Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

22
18
20
22
24
26
28
30

Андрей обещал держать Шесть Убитых в курсе, ухо востро, голову в холоде, ноги в тепле, информацию в сейфе. На том и распрощались.

На сто двадцать членов команды пришлось полтораста пассажиров из десятка стран. «Горячая международная дружба в холодной Арктике, — писала об экспедиции «Комсомольская правда», — на борту новейшего атомохода «Георгий Богданов»!»

Помимо Андрея и датской журналистки, за ресторанным столиком собирались канадский гидробиолог, норвежский спортсмен-сюрвайвер, японский океанограф и гренландский каякер-промысловик. Японец с эскимосом косились друг на друга со странной неприязнью, словно оба разглядывали собственные отражения в кривоватых зеркалах.

Гренландца звали Дйныгхак — имя это или фамилия, Андрею понять не удалось, а произнести без запинки получилось попытки с двадцатой. Отличался Дйныгхак большой прожорливостью, косноязычием на трех языках, включая русский, и полным отсутствием деликатности.

— Когда мужчина брать женщина, — заявил он Андрею, завороженно глядя на высокую грудь Ингрид, — бывать шибко хорошо, шибко сладко. Когда женщина брать мужчина, бывать шибко дерьмо.

На корме, под защитой корабельной надстройки, было безветренно и спокойно. Июльское солнце подбиралось к зениту, слепило глаза, сияло, словно надраенная солдатская пуговица на мундире, пошитом из сукна цвета медного купороса.

«Георгий Богданов», гордый двухсотметровый красавец-атомоход, напополам резал корпусом Белое море и, глотая по двадцать узлов в час, стремительно шел на северо-восток, туда, где к западу от Новосибирских островов, в тысяче метров под ледяной коркой дыбились из океанского дна первые кряжи хребта Ломоносова.

Рассеянно глядя, как лазурное небо на горизонте плашмя падает в темно-серую воду, Андрей думал о том, что нужно собраться и взять себя в руки — раз и навсегда. О том, что он расклеился, распустился, и если не положить этому конец, то до встречи с Таней останется не так уж много времени. Надо влюбиться, заставить себя влюбиться — недаром говорят, что клин вышибают клином. И не в доступную смазливую куклу, а найти кого-нибудь, о ком можно и нужно заботиться. Как о Тане.

Андрея передернуло. Заботиться… Вот в чем дело, внезапно понял он, именно в этом. За двадцать лет он привык к тому, что рядом человек, о котором нужно заботиться.

Что рядом Таня.

Танюшка — соседская девчонка этажом ниже, одногодка, с которой он вместе ходил в детсад, сидел за одной партой, которую в восьмом классе впервые поцеловал, а в десятом впервые раздел донага и повалил навзничь.

Танечка, самая красивая девочка в школе. И спортсменка от Бога. Победа на городском чемпионате по прыжкам в воду, бронза на всесоюзном. Шансы на включение в олимпийскую сборную.

Они поженились, едва обоим стукнуло по восемнадцать. Звезды сверкали в глазах, от страсти перехватывало дыхание, будущее стелилось впереди красной ковровой дорожкой.

А полгода спустя Таня поскользнулась на вышечном помосте, сорвалась и, не успев сгруппироваться, разбилась о воду…

Реанимация. Операции. Консультации со светилами хирургии. Операции. И снова. И опять. А потом — два десятка лет, полных боли, бессилия и безнадеги. Паралич прогрессировал. Дозы болеутоляющих росли.

— Наконец-то, — сказала Андрею жалостливая и чувственная аспирантка Лиза, напросившаяся прибраться в квартире на третий день после похорон. — Поживем как люди, милый. Не надо шастать по чужим постелям, не надо расставаться вечерами, потому что тебе пора. Я уж молилась, чтоб прибрал.

— Что прибрал? — механически переспросил ссутулившийся на кухонном табурете, ошалевший от горя Андрей.

— Ну Татьяну твою. И она теперь отмучилась, и ты свободен…

Андрей оторопело сморгнул. Лизины слова еще не дошли до него, еще только пробивались в сознание, проталкивались сквозь не желающие пропускать их барабанные перепонки.

Таня просила оставить ее чуть ли не каждый день. Умоляла, рыдала, билась в истериках. Приходили ее родители, смотрели в сторону виновато и уговаривали отдать дочь. А потом уговаривать перестали, и однажды теща вдруг грохнулась перед Андреем на колени и подалась было целовать сапоги.