— Ты что сказала? — Слова наконец дошли по адресу и плетьми стеганули по сердцу. — Ты что сказала сейчас?
— Андрюшенька, ничего, я так, — испуганно залепетала Лиза. — Я же ради тебя. Ты же годами кормил ее, мыл, обстирывал, ухаживал. Будто сиделка больничная, будто нянька. Я…
Андрей поднялся. Его хлестануло, шарахнуло болью.
— Пошла вон, — выдохнул он. — Вон отсюда! Пошла на хрен, сука!
Саша проснулась и долго лежала в темноте, бессмысленно глядя в потолочную переборку, над которой была палуба, над палубой — замерзшие свернутые паруса и обледенелые мачты, над ними — черное ноябрьское небо, полное крупных звезд.
Первые пару месяцев ночи часто озарялись буйными переливами северного сияния — Саша дышать не могла от восторга, стояла на палубе рядом с Богдановым под зелено-радужным чудом во все небо, молилась шепотом, благодарила Господа, что довелось сюда прийти и увидеть.
Даже когда большая часть солонины оказалась гнилой, думалось — это ничего, можно же рыбачить, охотиться на моржей. Кашу можно кушать с подсолнечным маслом; очень даже вкусно, если соли побольше насыпать.
Даже когда «Персей» затерло льдами в створе Карских ворот и пришлось вставать на зимовку на полтора месяца раньше, чем планировалось, — это тоже было ничего. Можно же отмечать на карте дрейф льдов, они тянули корабль к северу, к заветному полюсу. Жорж бодрился, говорил, что сэкономят много топлива, а весной они будут так близко к цели, что запрягут собак — и в июне уже будут ставить флаг-триколор на самой маковке мира. Флаг стоял в кают-компании, в углу, терпеливо ждал обещанного.
Даже когда от дурной еды экипаж стал болеть, когда начались поносы, а у многих закровоточили десны и Саше пришлось писать в медицинском бортжурнале страшное слово «цинга» — и это казалось преодолимым. Достали мешки с картошкой, съедали по половинке сырой в день, и болезнь отступила. Но ненадолго — картошку плохо укутали, ночью было минус тридцать пять, она перемерзла и помогать перестала. Иван Тайбарей и другие матросы притащили к кораблю оглушенного моржа, вскрыли ему жилы прямо на льду, подставили кружки и пили, как чай, теплую дымящуюся кровь.
— Если кровь раз в неделю пить, не заболеешь, — сказал Тайбарей. — Попробуй, барышня! Оно лучше, чем своей кровью харкать и зубы терять.
Богданов смотрел на них с таким ужасом и отвращением, что Саша даже думать не стала, помотала головой и ушла жевать бесполезную сладкую картофелину. Все, кто пил моржовую и тюленью кровь, оставались здоровы. У тех, кто отказывался, симптомы цинги усиливались. На правой груди, под соском, у Саши появился кровавый синяк, а по утрам, когда чистила зубы, она сплевывала воду с кровью.
Светало все позднее, приближалась полярная ночь.
— Совсем темно не будет, — объяснял Максим Соленый, штурман. — Полумрак, как в сумерках. В полдень почти светло. Ну а если зажечь лампы… Да поставить хорошую пластинку…
Он подмигивал Саше, заводил граммофон и приглашал ее танцевать.
Саша смеялась, Жорж откидывался в кресле и закуривал трубку, хмурясь в притворной ревности, а над затертым в ледяной пустыне кораблем — крохотной теплой точкой в огромном застывшем пространстве — полыхало северное сияние, переливаясь и клубясь, словно светящийся пар божественного дыхания.
Теперь его больше не было, их отнесло слишком далеко на север, за семьдесят шестую параллель. Теперь было просто темно.
Саша поднялась с трудом, будто за месяц состарилась лет на пятьдесят. Она засветила лампу, посмотрела на спящих на больничных койках. Норвежец Ивар выздоравливал после тяжелого бронхита. Молоденький механик Яков сильно страдал от цинги, потерял уже два зуба, был очень истощен. Саша с ужасом смотрела, как разрушалось его молодое тело, расходовалась жизнь. Она потрогала кровоподтек на своей груди и ощупала зубы языком.
Потихоньку, чтобы не разбудить спящих, Саша открыла шкаф, накапала в графин с водой настойки лауданума — опия на спирту. Вздохнула и отпила пару глотков прямо из горлышка. Тут же по душе разлилось блаженное онемение и спокойствие, мышцы расслабились. Привычка была пагубная, хуже курения. Но от нее становилось легче, ненадолго легче.
Саша откинула меховой полог, вышла на палубу. Звезды были такими яркими, что их свет, отражаясь от снега, освещал борта, мачты, матросов-самоедов, стоящих у планшира. Их почти одинаковые плосковатые лица казались очень древними, вырезанными из темного дерева.
ebooksa