Ломакин долгое время шагал по утреннему, в неясных сумерках городу, по обыкновению сосредоточенно рассуждая с самим собою и споря. Он направлялся в один кабак, что находился на углу набережной Екатерининского канала и Фонарного переулка. Кабак сей был знаменит среди петербургских студентов и темных дельцов дешевым, в три копейки, чаем на пару, а также горстью ароматных, хотя и несколько отсыревших сушек, посыпанных для живости маком. Зайдя в кабак, Родион Ломакин кивнул сидевшему у огромного десятиведерного самовара кабатчику и прошел через стойку на кухню. Кухня была вонюча и темна, освещаемая лишь масляной, вечно коптившей лампою да огромной, в четыре отделения, жаровней, на которой всегда что-нибудь клокотало и кипело, вываливая на проходивших мимо облака горячего пара. Художнику кухня всегда напоминала ад. Во всяком случае, именно таковым он себе представлял вместилище томившихся душ, а снующую с ухватами горбатую стряпуху в одних и тех же огромных валенках зимой и летом — чертом, смотрителем за огнем и пытаемыми.
Далее за кухнею, за потайной дверкой, имелась скромно обставленная комнатенка, с одним лишь круглым столом посередине да несколькими колченогими стульями, на которых восседали игроки в карты. Азарт свирепствовал в сей потайной комнатке, запрещенный полицией, но все же процветавший в подобных заведениях. Среди игроков, постоянными из которых были лишь шулера, частенько садились потешить страстишку к карточной игре по-мелкому и крупному странные личности в хороших еще, хотя и сильно затасканных костюмах. Сюртуков эти личности не носили, одеваясь по моде, но всегда с чужого плеча. Откуда у сих господ водились деньги — бог ведает, наша история не имеет к этому никакого отношения, но странные личности были при деньгах в любое время дня и ночи. Хотя и не работавшие, они считались занятыми делами и делишками, называемыми предприятиями. Среди личностей частенько встречались и каторжные, часто беглые. Были и бывшие студенты, и даже народники, но большинство, как их по старинке называли, просто лихие люди.
Войдя в комнатенку, пропускаемый неизвестно откуда выросшим перед самым носом мужиком в застиранной рубахе, Ломакин коротко кивнул, как старинному знакомому, сидевшему напротив двери на самом уважаемом месте низкорослому господину с красным, идущим зигзагом, словно молния, через бровь к носу шрамом. Кроме этого шрама самым приметным и запоминающимся у господина были глаза: быстрые, колючие и удивительно неприятные, когда пристально глядели на собеседника, будто прикидывали, куда бы получше вонзить ножик. Остальные сидящие за столом игроки были не так интересны, а потому Ломакин даже не взглянул на них, а отошел в угол комнатенки, где имелась еще одна дверь, ведущая в так называемую шептальню, комнатку с низеньким потолком, в которой обыкновенно велись между деловыми и прочими переговоры.
Господин со шрамом-молнией доиграл кон и, спасовав, направился следом за художником в шептальню.
— Ну? — спросил он, едва войдя в комнатку, у стоявшего напротив него Ломакина. — Чего надобно?
Это был известный среди уголовников Петербурга Ефим Петров, более знакомый по прозвищу Фима Крест.
— Дело есть, — коротко ответил Ломакин. — Ты графа Драчевского знаешь?
— Ну? — коротко переспросил Фима Крест, не давая понять, знает ли он названного Ломакиным графа или же нет.
— У этого графа есть некий секрет или, если хочешь, тайна, связанная с получением оным наследства помещика Троекурова, — пояснил художник. — Надобно узнать, что это за тайна.
Фима Крест долго глядел на Ломакина, буравя того своим неприятным взглядом. Однако же художник оказался не из тех, кто ломается от какого-то там взгляда каторжанина, а потому глаз не отвел.
— А тебе, Родион Ильич, зачем этот граф надобен?
— Это для моего товарища, — уклончиво ответил Ломакин.
— А, для народника, — решил по-своему Фима Крест, кивая головою и пряча неприятный взгляд свой под толстые веки. — Все революцию делаете, якобинцы.
Художник коротко кивнул и поспешил было прочь из шептальни, как вдруг Фима Крест подхватил его рукав двумя пальцами и принудил остановиться.
— Слышь, Родион Ильич, а чего это все так заинтересовались вдруг этим самым графом? — неожиданно спросил он тихим и строгим голосом.
— А кто еще интересуется? — забеспокоился Ломакин.
— Да так, разные, — уклончиво ответил каторжанин. — Да только я уж вчера про твоего Драчевского кое-что выяснил.
Ломакин весь подался вперед, в нетерпении ожидая услышать нечто неожиданное. Фима Крест, напротив, совершенно расслабился и, коротко свистнув, уселся на стул, в ожидании поглядывая на дверь. Художник тоже принужден был сесть напротив. Вскоре давешний мужик в застиранной рубахе навыпуск принес в шептальню пару чаю с сушками. Каторжанин, про которого ходили слухи, что он однажды за карточной игрою, поймав нечистую на руку компанию шулеров, решивших непременно обыграть его, убил зараз троих человек, неторопливо налил в чашку чай, откусил от сушки и только тогда начал говорить:
— Этот самый граф Драчевский уже не впервой женится…
— Откуда ты знаешь, что он опять женится? — тут же оборвал его Ломакин.
ebooksa