Сумерки

Фирсанов нехорошо засмеялся. В его смехе было что-то очень уж жуткое, неприятное. Так смеются люди, которые наперед знают, что должно произойти в следующую минуту, но ничего предпринимать не будут, так как это произойдет не с ними.

— Знаю, — твердым тоном сказал он. — Знаю я того, кого убить хотят. Они, разбойники, давно уже к нему подбираются, да все никак подобраться не могут, потому как тот, кого Фимка с Рамазаном хотят укокошить, тоже не лыком шит. Этот человек — я! — внезапно торжественным тоном заявил ростовщик. — Я, я, не сумлевайся, — повторил он, видя, насколько сильно потрясли эти слова Ломакина.

Художник, и правда, был чрезвычайно удивлен и ошеломлен, услышав, что убийцы заказали ему бомбу для Фирсанова.

— Но позвольте, почему же вы? — медленно и неуверенно спросил он. — А не… Не кто-то другой?

— Да потому что помещик Синицын, семью коего убил Александр Рамазанов, мой двоюродный брат! — объявил Фирсанов.

Лицо его мгновенно преобразилось и стало жестким, суровым. Даже сам цвет лица поменялся с землистого на красный, приобретя очертания масок, что недавно выставлялись в музее. Маски эти были привезены с далеких австралийских островов и изображали духов смерти. Они были настолько страшны и зловещи, что дамы непременно падали пред ними в обмороки.

— Но ведь Рамазанов убил семью Синицына, — взволнованным тоном сказал Ломакин. — Зачем же ему еще и вас убивать?

— Да потому что я сам, желая отомстить за брата, хочу убить этого негодяя! — зло заявил Гаврила Илларионович. — Однако, к делу. Тебе, Родион Ильич, Фимка Каин и Санька Рамазанов заказали сделать «адову машину» для моего смертоубийства. Они желают подложить ее в особняк, чтобы уж наверняка извести меня. Ты как мой должник поможешь мне участи, уготованной мне убийцами, избежать. Вместо изготовленной тобою, Родион Ильич, «адовой машины» ты передашь Фимке Каину подделку, что я тебе дам. И совесть чиста, и по закону все. Ну что, согласен аль как? — спросил он несколько нетерпеливым и, как показалось Ломакину, раздраженным тоном.

Художник отвернулся от Фирсанова, чтобы тому не было видно, как улыбка облегчения пробежала по его лицу. Сколько ночей уже Родион не спал, все время думая о заказе каторжанина. Очень уж не хотелось Ломакину делать для Фимы Креста «адову машину». Одно дело изготавливать ее для народовольцев, про которых заведомо известно, что будут метать они бомбу в крайне неприятных людей, к тому ж за идею, а вот с убийцей такой уверенности у художника не было. Родион уже несколько раз откладывал изготовление заказа, ссылаясь недовольному отсрочками Фиме Кресту на сложность доставания некоторых препаратов.

Ломакин тяжко вздохнул, повернулся и спросил только:

— Похожа хоть будет подделка-то?

Фирсанов усмехнулся:

— Лучше не бывает. Значит, по рукам, что ль?

— По рукам.

— Вот это дело, — явно обрадовался ростовщик. — Значится, сейчас пойдешь вот по этому адресочку. — Он достал из кармана клочок бумаги и протянул Ломакину. — Спросишь про яблоки. Так и скажешь: «Я за яблоками пришел». Получишь подделку и сразу же передашь ее убивцам. Посидишь с ними часок, потолкуешь, а затем сразу же ко мне. Все. Прощай, Родион Ильич.

Фирсанов самолично, чего обычно никогда ранее не делал, проводил художника до дверей. Уже в дверях он становился и сказал:

— Сильно ты меня, Родион Ильич, выручаешь. Знай же, что я этого ввек не забуду.

Сказав это, Гаврила Илларионович закрыл за художником двери своего нового особняка.

Иван же Безбородко, едва выйдя на улицу, подивился, как быстро ныне стемнело. Небо будто подменили, и вместо давешнего солнечного дня наступил пасмурный и серый вечер. Впрочем, такая скорая смена погоды была вполне характерна для Петербурга.

Безбородко взял извозчика и отправился на Петербургскую сторону, где проживала княгиня Долгорукова. Всю дорогу Иван придумывал, как ему половчее пройти к княгине. Решив, что наилучшим будет представиться чужим именем, он, постучав в дверь, сказался открывшей ему молоденькой горничной в белом передничке флигель-адъютантом Жоржем Лурье. Горничная, мило улыбнувшись, провела Ивана в приемную и просила подождать. Оставшись один, Безбородко принялся озираться по сторонам, желая во что бы то ни стало проникнуть на второй этаж особняка, где, по всей видимости, и должен обитать граф со своею молодой женой. Однако расторопная горничная вызвала привратника, здоровенного детину, который, войдя в приемную, не спускал глаз с посетителя. Так что идею проникновения Ивану пришлось на время оставить.