— Да не боись, Иван Иваныч, не отравлю.
— Нет-нет. Это я просто удивляюсь, что и бутылка и бокалы графские, — стал оправдываться молодой человек.
— И бокалы и шампанское графские, — самодовольно подтвердил ростовщик.
А еще сам особняк и все, что в нем имеется, — все это тоже графа. Таков был уговор у нас с его сиятельством. Он когда деньги у меня занимал, то при закладе им особняка я указал, чтобы непременно с обстановкой и со всем, что внутри.
— Как же граф вам особняк-то передал? — не поверил Ломакин. — Он же дело о троекуровском наследстве выиграл.
— И что с того? — нехорошо усмехнулся в ответ ростовщик. — Что к Фирсанову попадет, то непременно его будет. Так-то вот! Ну, други, выпьем за новоселье, — провозгласил он тост.
Все выпили.
Фирсанов прошелся по залу, звонко щелкая каблуками, будто пробуя эхо. Иван поморщился. Ему казалось, что дом какой-то мертвый, и даже эхо звучит, словно бы в доме кто-то недавно умер и тело еще лежит в гробу в другом зале, потому-то так темно и шаги гулко звучат. Безбородко поежился, про себя проклиная прижимистого ростовщика за скупость освещения.
— Так-таки все и оставил? — недоверчиво переспросил Ломакин.
— Все, — убежденно сказал Гаврила Илларионович.
— А сам-то, сам граф куда уехал? — заволновался, вспомнив о цели визита, Иван.
— Сначала он переехал к княгине Долгоруковой, а затем не ведаю, — пожал плечами Фирсанов.
Он снова наполнил бокалы шампанским.
— Здесь я буду свадьбы своим доченькам играть, — неожиданно растроганным голосом провозгласил ростовщик. — Вот тут балы будут. С танцами, с музыкой. А там, в соседнем зале, организуем игру в горочку. — Фирсанов прошелся к дверям, ведущим в соседний зал, и широко распахнул их. — Гулять будем, веселиться будем! — воскликнул он.
Ломакин только головой покачал.
«Ох, не умеет ростовщик веселиться, — подумалось ему. — А ежели и умеет, то как-то так безобразно получается, что уж и не приведи господи побывать на таком-то веселье».
Безбородко, заметив что-то в слабом свете, вошел через отворенные двери во второй зал, в коем Фирсанов решил организовать карточную игру. На полу лежала длинная женская перчатка из белоснежного сукна с переливом, ныне очень модного. Молодой человек поднял перчатку и, помимо воли, прижал ее к лицу, втягивая запахи, которые еще сохранились в ней. Тончайший аромат духов вошел в него, заполняя сердце щемящей болью. Гаврила Илларионович и Ломакин с удивлением и жалостью наблюдали за ним.
— Драчевский переехал к Долгоруковой вместе с женою, — сказал Ивану Фирсанов.
— Почему же он все вам передал, Гаврила Илларионович? — переспросил крайне удивленный Ломакин. — Деньги-то у графа были, и немалые.
Ростовщик некоторое время помолчал, размышляя над сим удивительным фактом, а затем произнес с расстановкою: