Это была уже не мысль, а
Эйвери смотрел, как они закрывают глаза, потом закрыл свои. Он ожидал увидеть свою домашнюю комнату или, может быть, задний двор с качелями и наземным бассейном, который его отец надувал каждый День поминовения, но не увидел. То, что он видел внутренним взором — все они видели, — было игровой площадкой Института. И, вероятно, в этом не было ничего удивительного. Да, его сбили там с ног, заставив расплакаться, — не лучшее начало последних недель его жизни, но затем он обрёл друзей, хороших друзей. Дома у него друзей не было. В школе все считали его чудиком; они даже высмеивали его имя, подбегая и крича ему прямо в лицо: «Эй, Эйвери, соплю убери!» Здесь ничего подобного не было, потому что все они были в равных условиях. Здесь друзья заботились о нём, обращались с ним, как с нормальным человеком, и теперь он позаботится о них. О Калише, Ники, Джордже и Хелен — он позаботится обо всех них.
Но больше всего — о Люке. Если сможет.
За закрытыми глазами, он увидел большой телефон.
Он стоял рядом с батутом, перед неглубокой траншеей, через которую Люк протиснулся под ограждением, — старомодный телефон, не менее пятнадцати футов в высоту и чёрный, как смоль. Эйвери, его друзья и дети из Палаты А стояли вокруг него, образуя круг. Огни штази, ярче чем когда-либо, кружили то над циферблатом, то над бакелитовой трубкой.
Возражений не последовало. Её рука отпустила Эйвери, но прежде чем разрыв круга успел нарушить действие энергии и прогнать видение, за руку Эйвери взял Джордж. Теперь гул был повсюду, наверняка слышимый во всех далёких местах, где были такие же дети, как они, стоящие в таких же кругах. Они слышали то же самое, что слышали те, ради чьего убийства их собирали в Институтах. И, как и их мишени, дети — подчинятся. Разница только в том, что они подчинятся добровольно и с радостью. Восстание случилось не только здесь, но и по всему миру.
Рука Джорджа разжалась и его место занял Ники. Ники, который заступился за него, когда Гарри сбил его с ног. Ники, который назвал его Эйвестером — особенное имя только для друзей. Эйвери сжал его руку и почувствовал, как Ники ответил. Ники, который всегда ходил с синяками. Ники, который сопротивлялся и не брал их дерьмовые жетоны.
Он ушёл. Теперь Хелен держала его за руку; Хелен с её выцветшими панковскими волосами; Хелен, которая научила его делать кувырки вперёд на батуте, подначивая, «чтобы ты не свалился и не разбил свою глупую башку».
Она ушла, последняя из его здешних друзей, но его руку взяла Кэти, и тут настало время.
Снаружи донеслись приглушённые выстрелы.
Это была его последняя осознанная мысль как личности, так и Эйвери. Затем он слился с гулом и огнями.
Пришло время сделать междугородний звонок.
21
Сквозь кромку леса Стакхаус увидел катящийся вперед «Субурбан». Свет от фонарей административного здания блеснул на его хромированном бампере. Он двигался очень медленно, но приближался. Стакхаусу пришло в голову (слишком поздно, чтобы что-нибудь предпринять, но разве бывает по-другому), что у мальчишки больше нет флэшки, что она осталась у той, кого он называл офицером Венди. Или спрятана где-то по дороге между аэропортом и Институтом, о чём заблудший герой не преминул сообщить офицеру Венди, если всё пойдёт не так.
«Но, что я могу с этим поделать? — подумал он. — Ничего. Что есть, то есть».