Вместо ответа девушка посмотрела на него так, словно он нес какую-то несусветную чушь, да еще и уверял в ее важности. Она даже попыталась вырвать свою руку из его, но он не дал ей этого сделать.
— Матвей Васильевич… Матвей. — Голос девушки стал беспомощным. И ему по необъяснимой причине это понравилось. Может, он извращенец? — Хорошо, пусть будет по-твоему. Я живая. Можно теперь перейти к более важным вопросам?
— Что может быть важнее, чем возможность прикасаться? — Он снова коснулся губами ее руки, и она замерла, как замирает пойманная в ладони бабочка.
— Твоя жизнь, — тихо ответила Настя.
И в этот момент он понял, что окончательно и бесповоротно влюбился в стоящую напротив девушку. В девушку, которой не существует. В девушку, что на досуге раздумывает, как бы половчее его отравить. Наверное, интуитивно он знал это всегда, но отмахивался от этого знания, как от чего-то совершенно несерьезного, даже невозможного. И вот сейчас понял, что больше не хочет отмахиваться. И это было похоже на удар под дых, от которого сбивается дыхание, от которого тебе хочется не плакать, а смеяться. Обычное среднестатистическое любовное сумасшествие.
— Ты такая красивая, — сказал он с улыбкой.
— А ты такой невозможный. — От избытка чувств Настя топнула ногой и все-таки вытащила руку из его ладоней. Именно вытащила. А ведь наверняка, будучи призраком, просто бы растаяла в воздухе, став неосязаемой и даже не задумалась об этом. Есть вещи, которые делаются рефлекторно, без осознания. Это, как дурная привычка, когда человек щелкает пальцами и не замечает этого, как рефлекс, вроде кошачьего, благодаря которому зверь всегда приземляется на лапы. Не будь она человеком наверняка ушла бы от его прикосновения, как уходила всегда.
— Твоей жизни угрожают, а ты собираешься ужинать при свечах? — спросила она, с удивлением наблюдая, как он взял спички и стал зажигать самые обыкновенные свечи. — А чем тебя не устраивают светящиеся шарики? — Она посмотрела на потолок.
Эх, тут он с экзотикой явно промахнулся.
— Ничем, считай я просто хотел сделать тебе приятное и создать привычную обстановку. — Матвей стал доставать из упаковок блюда, уже порядком остывшие, и стал расставлять на столе.
— Привычная обстановка — это рушники вместо скатерти, вилки для десерта рядом с суповыми тарелками и бокалами для бренди. Считай, тебе удалось привести меня в изумление.
— Какая строгая оценка. Значит, меняем тарелки и вилки. Бокалы пусть будут, они мне нравятся, тем более, что ты так нервно относишься к чашкам. Кстати, не расскажешь, почему ты решила послушать Прохора Федотыча и все же попотчевать меня ядом? — Матвей поставил на стол блюдо с овощами, из которых он уверенно мог опознать только картошку. — Могла бы и меня сперва спросить, может, я предпочитаю обезглавливание фамильным мечом…
— Все бы тебе балагурить, Матвей
23. Его день. 02:00 по местному времени (2)
— Все бы тебе балагурить, Матвей, — попеняла она и призналась: — Папенькин управляющий сказал одну вещь, которая никак не выходит из головы. — Настя сморщила носик. — Он сказал, что если ты умрешь, то возможно останешься здесь. Навсегда. Со мной.
— Хм, это самый приятный комплимент, который я слышал. Девушка хочет быть со мной на веки вечные. И не называй меня умалишенным, это уже не новость, по крайней мере, для меня. Но тут одна загвоздка, я пока не готов умирать. Да и потом… — Матвей заменил тарелки на столе. — Я буду не первым, кто отдал концы в этом доме, вспомни хотя бы того, что упал с террасы. Разве он здесь? Ты скрываешь от меня другого мужчину? И где он? По традиции в шкафу?
— Не шути так. — Она прижала руки к щекам. — Я чуть было не пошла на поводу у папенькиного управляющего. А ведь ты прав, я не подумала о том, что никто кроме нас с Прохором Федотычем больше не остался здесь. — Девушка опустила руки. — Иногда я думаю, что это наказание. Только затрудняюсь ответить для кого, для него или для меня.
— Настя, сядь. — Матвей закончил возиться с тарелками и отодвинул для нее стул.
— Я очень не хочу тратить наш день на сожаления.
— А придется, — мрачно сказала она, садясь за стол. — Потому что… потому что…
ebooksa