Инесса ещё раз пихнула его круглым коленом:
— Ну что, пойдёшь?
— Пойду.
— Так иди! И не лезь поцелуями — стукну. Рука у меня тяжёлая! Вот вернёшься, тогда можно будет.
— А не обманешь?
— Сказала, дам, значит, дам.
Ночь оказалась куда темнее, чем думал Костя, когда сидел в у Каймаковых в избе. Ещё и похолодало. Но как раз этого Костя не чувствовал — он весь горел. Ему даже казалось, что стылый воздух колеблется от соприкосновения с его жарким лицом, а изо рта вот-вот повалит пар, как зимой.
«Вот она, женская психология, — думал он, продираясь сквозь бурьян. — «Все вы одинаковые»! Уж кто одинаковый, так это они — хотят, чтоб ради них совершали подвиги. Даже кувалда Шнуркова туда же! Заставила меня крапиву вытаптывать (кстати, это где-то рядом, надо поберечься). И чего это ради я вчера до ушей обстрекался? Зачем мне Шнуркова? Вот теперь игра стоит свеч. Какая ночь! Ни луны, ни звёзд. «Бездне нету дна». Стихи я, конечно, переврал, и всё равно хорошо…»
Из окна Каймаковых загадочный полуподвал казался совсем близким. На деле даже напрямик Косте пришлось идти минут десять. Огородами он добрался и до забора, в котором нашлась дыра, и до крапивы. Отсюда он двинулся гусиным шагом, держась ближе к кустам. Кусты кололись не хуже крапивы.
У самого дома он выпрямился и помахал рукой в темноту. Видит ли его Инесса? Страшно далеко светится её окошко, но она должна сидеть там и смотреть, раз сама этого хотела. И вот он здесь. Теперь осталось только встать на карачки и подобраться к страшному окну, занавешенному полосатым. Но как туда заглянуть?
Костя по-пластунски прополз вдоль стены и окна, приминая холодную траву. Шумели в темноте невидимые деревья, и от этого казалось, что рядом кто-то ходит.
Подобравшись к нужному окну, Костя ничего не увидел: полосатые шторы были сдвинуты старательно, нигде ни щёлочки. Только у самого края остался зазор между тканью и рамой, и Костя устремился к этой дыре. Он так осмелел, что почти прижался лицом к стеклу.
Вот это да! Перед Костей открылся вид полуподвала сверху — окно-то было под самым потолком. Над шнуре висела слабенькая энергосберегающая лампа. Сначала Костя разглядел лишь угол стола.
Похоже, Робинзон только что отужинал и убраться не успел. Натюрморт на столе, залитый мертвенно-серым светом, показался Косте на редкость противным, хотя у него самого случались трапезы и похуже. Робинзон снова налёг на ставриду — в консервной банке остался недоеденный кусок болотного цвета. Он хорошо сочетался с зеленоватой краюхой хлеба, которая лежала рядом. Пил Робинзон какую-то крем-соду из алюминиевой банки. Крупная луковица со следами зубов напоминала о скудном рационе Буратино. Крем-сода с луком — невкусно!
Костя поморщился и стал разглядывать дальние углы подвала. Сначала он решил, что там ничего нет, кроме пыльного хлама. Однако немного сдвинувшись влево, он вздрогнул; холодный ком родился в груди и тут же ухнул вниз, хотя лежал Костя горизонтально. Пришлось часто поморгать, а затем широко открыть глаза, чтобы убедиться: нет, это не обман зрения. В глубине комнаты на корточках сидит человек!
Был этот человек нестар, довольно ладен, темноволос, в каком-то сером свитере. Перед ним стояла обыкновенная табуретка. Незнакомец — Костя перестал звать его Робинзоном из-за отсутствия бороды и
мехового колпака — пристально глядел на ровные невысокие столбики, аккуратно расставленные на табуретке. Что это такое?
Вначале Костя решил, что незнакомец сам с собой играет в самодельные шашки. Но человек в свитере, подумав, сначала поставил один столбик на другой, потом передвинул ещё два и вдруг растопыренными пальцами разрушил всё сооружение. Теперь перед ним возвышалась гора крупных монет.
«Золото!» — догадался Костя.
Хотя свет лампы был тщедушен и перевирал все цвета в сторону зеленого, блеск монет выглядел солидно. И потом, неужели человек в свитере стал бы любоваться какой-то ерундой с таким счастливым лицом? Если только он не сумасшедший…