Переплёт

Мы остались наедине. Дарне взглянул на меня, точно собирался что-то сказать, но потом резко повернулся, взял плащ и вышел в коридор. Я заколебался, посмотрел на груду забытых бумажных гирлянд, а потом что-то заставило меня броситься вслед за ним, хотя я вовсе того не хотел.

Я нагнал его во дворе. Пошел мелкий снежок. Он увидел меня, но не остановился и продолжил на ходу натягивать перчатки, точно я был стеной или деревом.

— Ты вернешься в Каслфорд на Завершение? — спросил я.

— Нет. — Дарне поправил перчатки и посмотрел на меня, словно не понимая, зачем я здесь. — Мой дядя тоже празднует Завершение. Во всяком случае, так мне сказала кухарка. Будет олений бок, шампанское, кларет, портвейн... Семь блюд, фарфор с золотой каемкой, лучшее столовое серебро. И мы с дядей вдвоем в обеденном зале размером с ваш амбар.

— Так, значит.

— Не волнуйся, будет весело. Ко второй смене блюд дядя напьется до беспамятства, а я буду сидеть и смотреть, как он засыпает в тарелке. — Он поднял воротник и поплотнее запахнул на шее. — Я приеду через несколько дней после Завершения, если ты об этом спрашиваешь.

— Приезжай к нам на праздничный ужин. — Что?

Я увидел, как сверкнули его глаза в сгущающихся сумерках, как на брови налипли снежинки. Сглотнул комок в горле и сказал:

— Мать с отцом обрадуются, если ты придешь. А уж Альта и подавно. Еды хватит на всех. Мы всегда приглашаем рабочих с семьями, один гость погоды не сделает. — Ты зовешь меня на ужин в честь Завершения? Я приподнял одно плечо, но он продолжал сверлить меня взглядом. Наконец я еле слышно промолвил:

— Да.

Он изменился в лице.

— Нет. Но спасибо.

— Но...

— Ты же на самом деле не хочешь, чтоб я пришел? — Он сухо улыбнулся, словно я неудачно пошутил. — Нет, я не...

— Да будет тиха твоя тьма, а свет придет раньше, чем надобно, — произнес он хорошо знакомые слова — традиционное поздравление с Завершением. Потом вскочил в седло и ускакал, а я так и остался стоять на заснеженном дворе, дрожа от холода.

XV

Весна в том году пришла раньше обычного. После Завершения было еще несколько метелей, но редких, и ко второму полнолунию снег зарыхлел, покрылся оспинами и вскоре стаял. На земле остались лежать лишь водянистые кучки с бурыми краями. Пока снег не сошел полностью, грязь стояла по щиколотку, и с каждым шагом я проваливался в рыхлую землю. Потом за одну ночь проснулись деревья и высосали из почвы всю влагу; в воздухе запахло зеленью и пробуждением. Я всегда любил первые весенние дни, когда ворота зимы внезапно распахивались, освобождая из заточения все живое. Но в этом году я словно очутился в незнакомом краю и открывал для себя все заново. Я смотрел на весну глазами горожанина Дарне, и все мне казалось в новинку.

Альта поправилась и вернулась к обычным для нее домашним делам; Дарне уже не мог приезжать каждый день и просиживать у нас по нескольку часов, но все равно бывал часто. Что удивительно, его присутствие совершенно не мешало нашей жизни и работе; мне уже казалось, что он всегда был здесь, на нашей ферме. Он не путался под ногами, но и не замечать его было трудно. Альта несла обед работникам на верхнее поле, а он ее сопровождал; Альфред предсказывал дождь, а он послушно принюхивался; мы с отцом в амбаре заготавливали силос, а он проходил мимо и, заслышав вонь закисшей травы, отворачивался и утирал слезящиеся глаза.

Несколько недель я прожил в хижине пастуха, принимал ягнят и следил за окотом. По вечерам приходила Альта и приносила ужин, а иногда с ней заглядывал Дарне. Мы подолгу сидели и пили чай, почти не разговаривали и смотрели, как на небе ярко разгораются звезды. Однажды он пришел во время окота. Когда все случилось, Дарне стоял на коленях в грязи и вытирал соломой мордочку ягненка; с одной стороны его лицо освещала луна, с другой — свет лампы. Его рубашка запачкалась кровью и слизью, но он этого будто бы и не замечал — смотрел на ягненка, склонившись над ним, потом взглянул на меня с восторженной улыбкой.

— Видишь? Не так-то сложно это было, — сказал я, и он покачал головой и рассмеялся.