Не было звуков. Или были, но он, увлекшись поисками осины, просто их не услышал? Сева вскинул автомат, осмотрелся. Хотя, что ты увидишь в этом непроглядном тумане?
– Митяй, – позвал он сначала шепотом, а потом уже в полный голос: – Митяй!
Подумалось, что вот сейчас друг выскочит из тумана, цапнет за плечо и скажет что-нибудь дурацкое. У Митяя это хорошо получается.
Только никто не выскочил. И на крик его никто не отозвался…
На смену волнению пришла самая настоящая паника. Упырь мог быть не последний и не единственный. Упырей могло быть много! Вот это «много» противоречило здравому смыслу. Не могла немецкая ведьма за одну ночь наплодить сразу больше дюжины упырей. Или могла? Что он вообще знает про вот это все?..
Как бы то ни было, а оставаться на месте больше нельзя. Нужно двигаться в ту сторону, куда ушел Митяй. Он сказал, что не уйдет далеко. Значит, круг поисков можно ограничить этим берегом ручья. Вряд ли Митяй поперся бы на тот берег ради глупого розыгрыша. Сева брел в тумане и думал, что лучше бы это было розыгрышем! Дурацким и жестоким, но всего лишь розыгрышем. Но с каждым шагом росла уверенность в том, что случилось что-то непоправимое. С каждым шагом его сердце замирало, ожидая увидеть растерзанное, изувеченное тело друга.
Тела не было. Ни тела, ни саперной лопатки, ни автомата. И никаких подозрительных звуков Сева не слышал. Он раз за разом прокручивал в голове воспоминания. Все было тихо. На подозрительное он бы отреагировал. Особенно после нападения упыря. И на что же это похоже?
Это было похоже на то, что Митяй ушел сам. Добровольно и своими собственными ногами. Сам ушел, оружие унес. Кстати, осину Сева нашел. Нетронутую осину…
От сердца слегка отлегло. То, что Митяй мог уйти по доброй воле, казалось хорошей новостью. Как и тот факт, что Сева так и не нашел тела. Вопросов оставалось много, но главное сейчас вот это. Митяй дурак, но дурак живой.
Поиски вывели Севу к стене, окружающей усадьбу. К туману уже начали примешиваться сумерки, когда он приблизился к закрытым воротам. Наверное, сумерки его и спасли, потому что до ворот оставалось уже несколько шагов, когда он увидел часовых. Он увидел, а его, слава богу, нет.
Сева метнулся прочь, спрятался за кустом лещины. Укрытие сомнительное, но в условиях плохой видимости нормальное.
Почему они решили, что в Гремучем ручье больше никто не живет?! Почему доверились непроверенной информации?! Может быть, в усадьбе и не жили, но на воротах стояли часовые. Из своего укрытия Сева мог рассмотреть лишь черные тени, но даже этого ему было достаточно. Теперь ему точно нужно внутрь. Теперь ему точно придется обходить усадьбу по периметру. В тумане и неминуемо приближающейся темноте это было опасно, но у него не было другого выбора. Он должен узнать, кто поселился в доме. А может и Митяй увидел часовых? Увидел и решил совершить вылазку? С Митяя, наверное, сталось бы, но в глубине души Сева в такое безответственное поведение друга не верил. С Митяем приключилась какая-то беда.
Поэтому, несмотря на стремительно густеющий туман, он не пошел, а побежал. Почти наощупь, рискуя свалиться в овраг или напороться на ветку дерева. Или на упыря…
Ему повезло. Обошлось. Но к тому времени, как он вышел к потайной калитке, окончательно стемнело. Тьма выталкивала туман за границы усадьбы, укутывала деревья и здания плотным черным саваном, сквозь который почти не проникали звуки.
Водонапорную башню Сева обошел по большой дуге. Те мертвые девочки… он не знал доподлинно, где они. Успел ли дядя Гриша их похоронить? Или тела их так и остались лежать в котле? От этих мыслей по хребту побежали мурашки. Он всякого навидался и мог считать себя смелым человеком, но эти девочки…
Усадьба казалась заброшенной. Если бы не часовые на воротах, Сева бы даже не усомнился, что в округе нет ни единой живой души. Живой нет, а не-живой? Путь к дому вел мимо разрушенной часовни. Огонь не сумел повредить ее каменные стены, но теперь они были черными от копоти. Пахло пожарищем. Точно так же, как пахло на пепелище в Видово. Запах смерти и отчаяния.
К дому Сева приближаться не решился, подкрался сначала к флигелю, служившему тете Шуре кухней. Входная дверь была заперта на замок, внутри не горел свет. Следующим на его пути был домик для прислуги. И здесь никого. Дверь прикрыта, но не заперта. Все на своих местах, но видно, что ребята собирались в спешке, постели не заправлены, вещи валяются на полу. Сухие вещи. Вот, что ему сейчас нужно!
Шаря в темноте, натыкаясь на кровати и тихо чертыхаясь, он нашел все самое необходимое, натянул на себя штаны и два вязаных свитера. Проходя мимо комнаты девочек, не удержался, заглянул внутрь. Здесь царил относительный порядок. Незаправленной оставалась лишь кровать Сони. Таня вообще не ложилась спать, а Настя той ночью сначала превратилась в упыря, а потом умерла… Про сантименты и желание взять что-нибудь на память, Сева забыл в тот самый момент, когда услышал тихий звук шагов.
Он прижался спиной к стене, затаился, всматриваясь в темноту за окном. Какие-то мгновения темнота казалась кромешной, а потом он увидел человеческий силуэт. Мелькнула надежда, что это Митяй, но тут же истаяла. На человеке была шинель и фуражка. И не человек это был, а немецкий офицер. Он остановился посреди дорожки, чиркнула спичка и желтое пламя на мгновение высветило узкое, болезненно худое лицо. Этой своей худобой, выпирающими скулами и черными провалами глазниц, он сошел бы за упыря. Вот только упыри не курят. У упырей совсем другие пристрастия.
Пламя спички погасло, как только красной точкой вспыхнула закуренная сигарета. Человек несколько минут постоял на месте, словно в нерешительности, а потом медленно двинулся в сторону дома.