Он бы так и сделал, если бы не Сева. Сева замер, как вкопанный.
– Слышишь? – спросил шепотом.
– Слышу, и что?
Захотелось крикнуть, объяснить, что нет у них времени на эти игры в благородство. Что сейчас самое важное – это спасти батю, но по Севиным глазам было ясно: этот пойдет спасать неизвестную девчонку. И плевать ему на то, что Митяев батя может умереть. В героя решил поиграть.
– Женщина кричит.
– Ну, кричит.
– И мы пройдем мимо?
– Мы пройдем. – Митяй пожал плечами. – Мы уже проходим мимо, блондинчик.
Что-то такое появилось в Севином взгляде. Что-то, чего не было в нем раньше. Отвращение? Презрение? Он не сказал больше ни слова, ни убеждать, ни уговаривать не стал, молча пошагал в сторону лесопилки. Митяй зло сплюнул себе под ноги, глянул на Горыныча и сказал:
– Дальше идем, трехголовый. Батя у меня один, а всех дамочек не спасешь.
Сказал и побрел вперед. Было желание потянуть Горыныча за серебряный ошейник, чтобы тот ускорился, но Митяй не рискнул, понимал, что с Темным псом шутки плохи, что на самом деле не слушается он никого из них. Может быть, даже батю он не особо слушается.
А Сева уходил все дальше, всего через несколько мгновений он растворился в тумане.
– Ну и дурак, – буркнул Митяй, не сбавляя ход.
Ход он не сбавлял минут пять. Может быть, и не сбавил бы, если бы не этот крик. Если раньше он был испуганный, то сейчас сделался отчаянный. Та, что кричала где-то в тумане, явно не паука увидела, а кого-то пострашнее. Хорошо, если просто фрицев, а если упырей? Откуда им знать, что тех, что остались лежать в овраге, было только двое? Вот он, Митяй, понятия не имел, сколько народу приехало с бургомистром, батя о таких деталях не рассказывал.
Еще минуту он шагал по инерции. Ну, что ж делать! Одним упырем, значит, станет больше. А потом, когда батя поправится, они вернутся и всех перебьют. Но сейчас останавливаться никак нельзя.
– Что ж ты, Митюша, такое творишь? – Мамкин голос был тихий и грустный.
Митяй резко обернулся на этот голос, готовый ко всему, напуганный, словно маленький ребенок.
Не было мамки. И голос ее звучал не за его спиной, а у него в голове. Или это был не мамкин голос, а голос совести?
– Ну как же так можно, сынок? Думаешь, я хотела в упыря превращаться? Думаешь, это все без страха и мучений?
Про страхи и мучения Митяй знал все, а потому процедил сквозь сцепленные зубы: