– Стоять! Я буду стрелять!!!
Оно не остановилось – оно обернулось. Только что Соня видела аккуратно постриженный белобрысый затылок, и вот уже она снова смотрит в черные бездушные глаза. Смотрит в глаза, а видит перекрученную шею. Эта шея похожа на отжатую тряпку. Еще один виток – и она снова увидит белобрысый затылок…
– Я выстрелю, – Соня уже не кричала, а шептала. – Если ты не остановишься, я выстрелю!
Оно не остановилось, оно продолжило свое неумолимое движение к дяде Грише. Оно шло вперед, а голова его смотрела на Соню и улыбалась. Соня зажмурилась и нажала на курок…
Она не могла позволить себе долго пребывать в неведении, она должна была открыть глаза, чтобы увидеть и понять, что делать дальше. И она открыла глаза.
Существо, которое когда-то было немецким офицериком, смотрело на нее с любопытством. Оно смотрело и продолжало двигаться вперед, к дяде Грише. Сейчас движения его были уже не столь плавными, не столь змеиными. Наверное, из-за дыр, что появились на серой шинели и, очевидно, в теле. Дыры были смертельные. Они были бы смертельными для любого живого существа, но то, что вышло из тумана Гремучей лощины, не было живым. Вот в чем ужас!
Соня снова нажала на курок. На сей раз без предупреждения. И зажмуриваться не стала. А существо замерло и пошатнулось. Хотелось думать, хотелось верить, что сейчас оно упадет и больше никогда не встанет, но оно не упало, оно развернулось со стремительной неумолимостью и с той же стремительностью бросилось на нее.
Их разделяло всего несколько метров и несколько мгновений. Несколько метров и несколько мгновений отделяло Соню от смерти, но в тот момент, когда она уже почти смирилась с неизбежным, серую плоть тумана разорвали черные когти. Темный пес появился словно бы из ниоткуда. Огромная туша его рухнула на существо. То завизжало высоко и пронзительно. Этот визг стоял в ушах даже тогда, когда белобрысая голова с раззявленной пастью покатилась по земле. Голова остановилась прямо у носков Сониных ботинок, посмотрела снизу вверх все еще черными, но уже мутнеющими, теряющими остатки не-жизни глазами. Соне думалось, что она сейчас потеряет сознание, упадет рядом с этой страшной башкой, но ничего такого не произошло. С холодным равнодушием она переступила через голову и побрела к дяде Грише. Она должна убедиться, что с ним все хорошо.
С ним не могло быть все хорошо, хотя бы по той простой причине, что он был ни живым, ни мертвым. Однако то чудовище, что убил Горыныч, было куда более мертвым, но продолжало существовать. Удивительно, но это давало Соне надежду, хотя должно было напугать до смерти.
А Горыныч исчез. Туман сомкнулся за ним с голодным чавканьем, осел холодной росой на Сониных щеках. Или это был не туман, а слезы? Разбираться она не стала, она проверила пульс и сердцебиение у лежащего на земле человека. Все-таки больше живой, чем мертвый. И стабильный. Удивительно стабильный для этих чудовищных ран.
Чужое присутствие за своей спиной Соня скорее почувствовала, чем услышала, схватила автомат, развернулась. Теперь она будет стрелять сразу, без предупреждения!
– Эй! Тише-тише! Все хорошо, свои!
Это и в самом деле были свои. Сева и Митя смотрели на нее сверху вниз с удивлением и, кажется, восхищением. Или восхищение в их взглядах появилось после того, как они увидели оторванную голову?
– Это не я, – сказала она, опуская оружие. Не нужны ней чужие лавры.
– Ясное дело – не ты! – Митя зло пнул голову ногой, и та улетела в туман. – Ты пока еще на такое не способна, черноглазая.
– А ты? – Ей в самом деле было интересно, на что он способен. Казалось, что на очень многое.
– А у меня свои трофеи. – Митя, как мечом, взмахнул своей палкой. Острие ее было замарано во что-то черное. Соня уже знала, что это такое. Что и чье… – Испугалась? – спросил он вдруг почти по-человечески, почти заботливо.
– Не успела. – Ей казалось, что отвечать ему нужно так же резко, так же хлестко, что ни ласки, ни мягкости он не поймет и не примет. Такой вот он был странный.
– Это кто-то из Горынычей постарался. – Митя присел рядом с отцом, глянул на Соню, спросил: – Батя в порядке?
Она кивнула.