– Мне не чудится. – Зосимович обернулся на него через плечо и, кажется, только сейчас узнал. – Митя? – Голос его смягчился. – Нашелся…
– Батю моего спасите, – попросил Митяй шепотом. Хотелось кричать криком, но он боялся, что крик сорвется в плач. Нельзя ему плакать. Он еще там, в упырином подземелье, решил, что ни плакать никогда не будет, ни бояться ничего не станет.
– Что смогу, – проворчал Зосимович, а потом гаркнул: – Лидия Сергеевна, ну что вы там возитесь, голубушка?
– Я здесь, – послышался за их спинами тихий голос. – Я все принесла, что велели.
На пороге стояла невысокая не то девушка, не то женщина – в скупом свете керосинки было не разобрать. В руках она держала большой алюминиевый таз, накрытый льняным полотенцем. За ней маячил тот самый дед-часовой, высоко над головой он держал еще одну лампу.
– Идите сюда, Лидия Сергеевна. – Зосимович посторонился. – Видите, какой тут случай…
– Вижу. – Она подошла к столу, склонилась над батей. Лицо ее было худым и болезненно бледным, русые волосы завязаны в такой тугой пучок, что глаза казались чуть раскосыми. Не старуха, но и не молоденькая девушка, не такая, как Соня. Лет тридцати, навскидку. Да и что ему за дело до ее возраста?! Его сейчас волнует лишь одно. И если эта тетка спросит, жив ли его батя, он заорет…
Не спросила, просто уставилась на раны, раскосые ее глаза удивленно расширились.
– Ассистировать будете. – Зосимович не спрашивал, он отдавал приказы. – Попробую извлечь пули. Кровотечение, смотрю, остановилось. Так, мне нужен чистый инструмент, горячая вода, самогон, нормальный свет. И что в операционной делают посторонние? – Он словно бы увидел их всех в первый раз. – Попрошу на выход, молодые люди! И так антисанитария страшная. Не представляю даже, что делать со всем этим.
Митяй хотел было спорить, но Соня крепко взяла его за руку, заглянула в глаза.
– Так нужно, – сказала одними губами. – Пойдем, Митя.
Снаружи было холодно. Он уже успел привыкнуть к расслабляющему теплу и теперь как-то враз озяб, задрожал, как осиновый лист.
– Дяденька, – Соня обратилась к деду-часовому. – Где бы им согреться и просушиться?
– Я здесь останусь! – Митяй упрямо сунулся к окну, но Лидия Сергеевна прямо перед его носом задернула занавески.
– Здесь ты никому не поможешь, малец, – сказал дед и поманил их за собой. – Пойдемте, покажу, где можно обсушиться, а потом покормим вас, чем бог послал.
Митяй снова пытался сопротивляться, но как-то внезапно выяснилось, что у него совсем не осталось сил. Сева взял его под руку, как барышню какую, и молча поволок за дедом.
В качестве временного прибежища им выделили землянку. Из мебели в ней, считай, ничего и не было, зато в печке-буржуйке потрескивал огонь.
– С одежей у нас туго. – Дед поскреб щетинистый подбородок. – Но сейчас распоряжусь, ребятки что-нибудь найдут на смену. А там уже и ваша просохнет.
Он вернулся в землянку спустя четверть часа, вслед за ним шел хмурый, незнакомый Митяю пацан. Наверное, из городских. Пацан нес в руках кипу какого-то тряпья.
– Вот, – сказал вместо приветствия и швырнул тряпье на деревянную лавку.