– Осторожно! Не вставайте!
А сама наоборот вскочила. Получилось не резво и не изящно. Вставала барышня, как столетняя старуха, одной рукой придерживалась за стул, второй за поясницу. Помогать ей Григорий не стал. Не потому, что не захотел, а потому, что вдруг понял, что не может, нет у него никаких сил. Все, что были, утекли через адовы ворота. Осталась самая малость. Как бы и ее не растерять.
– Лежите, Григорий. Вам нельзя шевелиться.
– А я и не могу. – И ведь не соврал. Несколько слов сказал и вот уже снова чувствует себя беспомощным младенцем. Или мертвецом. Разве младенцы могут попасть в ад? А он вот попал.
– Вас прооперировали. Вы еще вообще не должны…
Она встала, уцепилась обеими руками в край стола, на котором он лежал. Стола?.. Прооперировали?..
– Как вы? Что чувствуете?
Правду про адовы муки он говорить не хотел, поэтому соврал:
– Нормально.
– Нормально? – Одной рукой продолжая цепляться за стол, второй она коснулась его лба. Рука ее была горячая, обжигающе горячая. Вот, кто сдирал с него шкуру…
– Убери… – прохрипел Григорий. На то, чтобы мотнуть головой, сил не хватило. – Руку…
Она отдернула руку, словно обожглась.
– Простите, я должна была убедиться.
Она стояла у него в изголовье, и ее перевернутое лицо было прямо над его головой. Узкое, бледное, с синими тенями на скулах, вряд ли красивое. Волос русый, а глаза раскосые. Глаза, пожалуй, красивые. Но не до того, не о том сейчас думается. А думается вот об этой тонкой жилке, что бьется на шее в вырезе простой белой блузки. Все мысли об этом… Твою ж мать!
– Отойди от меня! – Страх и отчаяние помогли отыскать остатки сил, заорать в голос. – Уберись, я сказал!
Она испугалась, отшатнулась, пропала из поля зрения. Так-то лучше, спокойнее им обоим. Ему спокойнее, а ей безопаснее. Значит, не пронесло, не помог ни фарт, ни тетя Оля. Значит, сдох бедовый парень Гриня Куликов. Сначала сдох, а потом восстал голодной бездушной упыриной! А кем еще, если все мысли лишь об одном, о том, что вот у этой глазастой и раскосой есть то, что ему самому нужно до зарезу? У нее есть и она отдаст. Стоит только попросить. Он даже знает, как нужно просить, как нужно в глаза заглянуть, чтобы она сама, с радостью и благодарностью. Подфартило так подфартило, ничего не скажешь… И как теперь быть, что делать, чтобы суть свою упыриную обуздать хотя бы на время?
А она не обиделась. Может и испугалась от неожиданности, но далеко не ушла. Обошла стол, на котором Григорий лежал, с другой стороны, замерла в полуметре. Позвать бы, попросить об одолжении. Он и позвал.
– Воды дай, большеглазка.
Вода – не кровь, но сгодится на первое время. Или лучше самогона попросить? Сначала папиросу, потом самогона?
– Если только губы намочить. – Она стояла в нерешительности, не далеко, не близко, но если позвать, то подойдет, склонится.