Он чувствовал себя голодной упыриной, но привычно уже соврал:
– Терпимо, сына. Вот только Лидия Сергеевна мне все время жалеет воды.
– Жалеете?! – На Лидию Митяй глянул едва ли не с ненавистью, и теперь уже сам Григорий пожалел, что так неудачно пошутил.
– Ему нельзя пока пить, – Лидия пыталась оправдываться, но вид у нее был растерянный, словно бы она прямо сейчас проводила какую-то внутреннюю ревизию. – Это опасно.
– Хорошо, – сказал Митяй очень серьезно. – Если опасно, то не давайте. Батя, ты же потерпишь?
– Потерплю.
Конечно потерпит, он и не такое терпит, если уж на то пошло.
– А какие там новости? – Григорий скосил взгляд на окошко, в которое пробивался скупой утренний свет. – Люди? Звери? – спросил многозначительно.
Ответить Митяй не успел, его перебила Лидия:
– Зосимович просил его разбудить, когда вы очнетесь. Можно, я за ним схожу?
Они оба молча кивнули, им хотелось поговорить без свидетелей.
– Я быстро. – Лидия попятилась к двери.
– Можешь не торопиться, со мной все в порядке.
Они подождали, пока Лидия выбежит из избы, переглянулись.
– Батя, как ты на самом деле? – спросил Митяй шепотом. – Мы с Севой думали, что ты помер.
– Я тоже.
– А Горыныч тебя как-то… оживил. Ну, знаешь, собаки ж умеют зализывать раны…
Значит, Горыныч оживил. Сначала оживил, а потом придержал лапой адовы ворота, чтобы он мог вернуться обратно. У Горыныча, небось, в аду своя собственная будка имеется.
– Он тебе почти до самого болота нес. Митя перешел уже на едва различимый шепот. – Батя, Соня теперь тоже знает.
– Про что? – Подумалось вдруг, что про него, про то, каким он теперь стал.