Змеевидная голова с бездонными глазами и глянцевой чешуйчатой кожей высунулась из бассейна. Длинное тело перекатилось через каменный край. Отростки, похожие то ли на щупальца, то ли на лапки насекомого, уперлись в пол, и существо поползло к нему. Размеры его увеличивались прямо на глазах, и вскоре изогнутые кольца черной змеи коснулись потолка, а голова свесилась вниз и качалась перед Прохором. Существо изучало его, буравя страшным пронзительным взглядом, и шипело, приоткрыв пасть, откуда веяло могильным холодом. В воздухе закружились снежинки. Уж не из пасти ли? Повинуясь внезапно возникшему неконтролируемому порыву, Прохор упал на колени перед змеем-исполином, уткнувшись лбом в каменный пол, и замер в такой позе, не двигаясь до тех пор, пока не услышал, а скорее — почувствовал, как чудовище уползает назад в свое укрытие. Лишь после того, как стихли всплески в бассейне, он позволил себе поднять голову. Теперь он больше не был тем Прохором, который вошел сюда. Он чувствовал себя другим. Прохор как личность был ему абсолютно чужд. Все его прежние мысли и переживания теперь казались ему смешными. Нового Прохора волновало только одно: как накормить голодного змея, стерегущего его драгоценный трон и множество сундуков, наполненных золотом.
Прохор вернулся в подвал, захлопнул дверь за собой, убедился, что потайной замок защелкнулся, и выбрался наверх, в дом. У него возникла одна идея, и для ее воплощения ему нужны были бумага и карандаш. Почему-то он знал, где найдет необходимое, будто давно был хозяином избушки. Заглянув под кровать, Прохор обнаружил там небольшой деревянный ящик. В нем были письменные принадлежности и справочник с адресами горожан десятилетней давности. Конечно, улицы в городах иногда переименовывают, но не так уж и часто. Он взял ящик и направился к столу, собираясь написать письмо. Пора пригласить кого-нибудь в гости. Вынув пожелтевшую школьную тетрадь и открыв ее, Прохор обнаружил на первой странице текст, нацарапанный кривыми печатными буквами, и прочел начало: «Здравствуй, внучек!» Неужто старик страдал от одиночества и хотел найти сына? Но, прочитав остальное, понял, что письмо было приманкой для желающих обогатиться. Текст был зашифрован, но Прохор разгадал ребус без труда: «Я знаю, где клад Кучума», — вот что скрывалось в простом обращении к внуку. Вдруг ему вспомнился клочок газеты, найденный на туалетном столике в спальне жены в день ее убийства: на нем была написана та же фраза, являющаяся разгадкой ребуса. Глубоко внутри шевельнулась жалость к Раисе, но тут же исчезла.
Прохор решил скопировать текст — зачем изобретать что-то, если все уже придумано. Он уже начал писать первое слово, как вдруг тот, прежний Прохор, который все еще был в его голове, вспомнил слова Раисы, однажды брошенные ему с укоризной: «Мне даже дитя пришлось в роддоме оставить, потому что ты сам, как дитя! Дочь нашу отдала из-за того, что ты ни на что не годен — ни денег в дом не приносишь, ни по хозяйству не поможешь!» Тогда Прохор пропустил ее слова мимо ушей, а теперь вот вспомнил. Надо бы найти дочку. Прохор откуда-то знал, что его дочь жива. Нужно только написать ей. А что ни адреса, ни имени не знает, так это не страшно. Рано или поздно письмо ее найдет — адресов в справочнике много. И когда появится здесь его дочка, он сразу ее узнает, почует кровь родную. Прохор вырвал из тетради чистый лист и вывел на нем: «Здравствуй, дочка!» А дальше просто переписал текст стариковского письма. Когда заклеивал конверт, в разбитое окно заглянуло солнце.
Новое письмо со старым ребусом
В будний день на кладбище было безлюдно. Лада и Федор стояли у мраморного памятника. Под фотографией с улыбающимся юным девичьим лицом сверкали покрытые золотистой краской буквы: «Неупокоева Ксения Николаевна». Надо же, Лада и не знала, что у покойной жены Федора такие же имя и отчество, как у ее сестры, пропавшей в лесу много лет назад! И она даже на нее немного похожа. Лада сказала ему об этом. Тот ответил, нежно обняв ее за плечи:
— Как тяжело терять близких! Жаль твою сестру. Сколько ей было?
— Пятнадцать, кажется.
— Совсем ребенок. Может быть, она не…
Лада поспешно перебила его:
— Давай не будем об этом. Теперь уже все равно ничего не узнаешь.
Федор кивнул. Они постояли молча. Лада спросила:
— Прости, но если можешь, объясни, почему твоя жена покончила с собой? Как она могла оставить без матери своего маленького сына? Ведь Борису едва пять исполнилось.
— Я думаю, у нее в прошлом был очень сильный стресс. Каждую ночь она просыпалась с криком от кошмаров. Всегда была нервная и замкнутая. Мне кажется, ей мерещилось что-то. Однажды воткнула нож в подушку рядом со мной, а потом плакала, прощения просила и говорила, что ей кто-то другой почудился. Не смог я ее от прошлого уберечь. Думаю, жуткие воспоминания убили Ксению.
— Прости, что разбередила старую рану. — Лада нежно коснулась щеки мужа.
Они поженились спустя полгода после событий в Камышовке, и Лада переехала жить к ним с Борисом. К счастью, Борис принял это событие с радостью. Сегодня он не поехал с ними, сказал, что хочет побыть у могилы матери один и приедет на кладбище в другой раз.
Лада поставила в мраморные вазоны живые цветы, смахнула с фотографии пыльный налет и, подняв пакет с сухими листьями и налетевшим мусором, который они с Федором собрали, наводя порядок вокруг, сказала:
— Что ж, пора ехать.
Он взял ее под руку, и вместе они пошли вдоль могил к выходу из кладбища.
***
С тех пор прошло пять лет, но Лада помнила тот день так же отчетливо, как и вчерашний.