Я шёл по пустому городу, ничуть не страшась его зловещей тишины. Я был в нем не один, кроме меня, здесь находилось еще минимум полтысячи человек, но они были далеко отсюда. Строили районы на основе своих воспоминаний. Возможно, потому я отправился в путь — хотел тщеславно испачкать своими воспоминаниями как можно большую территорию. И отдохнуть от людей, пожалуй.
Обычно мне нравилось быть среди себе подобных, но народец в Нигде подобрался не в пример бестолковый. А как мне ещё их называть, как не идиотами? Пятьсот моих соотечественников совершили массовый суицид, чтобы перенестись в лучший мир. Так вышло, что я оказался в радиусе поражения, вот и проснулся миг спустя на том свете вместе с кучкой сектантов, с которыми у меня не было ничего общего. Я не люблю их, они не любят меня, так зачем друг друга нервировать? Вот и уехал один.
Витрина приземистого серого здания привлекла мое внимание. Я прислонился к стеклу ладонями и лбом, вспоминая, в каком городе я мог такое видеть: два десятка кукол в немыслимых позах, занятые немыслимым действом. Нет, там не было ничего пошлого, но то, что куклам надлежало изображать, я разобрать не мог. Одна кукла склонила голову, но подняла руки — которые от локтей до кистей висели безвольно, как ивовые ветви. Другая стояла на коленях, протягивая первой искусную, почти неотличимую от настоящей, вишню. Вместо головы у этой второй был рыбий хвост. Все остальные куклы тоже разыгрывали невнятные, бессмысленные сцены, и я почти слышал скрип своих извилин, безуспешно толковавших изображение.
Наконец, я признался самому себе: такой витрины я нигде не видывал, а раз так, она сотворена кем-то, кто побывал здесь до меня. И тогда я испытал укол ревности, будто бы обнаружил в углу собственной картины человечка, бездарно пририсованного вандалом.
Я решительно толкнул дверь и шагнул внутрь серого дома. Комната, невообразимо большая по сравнению с тем, каким здание казалось снаружи, оказалась совершенно пуста, если не считать винтовой лестницы в центре. Тут-то впервые за время путешествия меня посетил слабый страх. Здравый смысл, воспитанный на фильмах ужасов, говорил мне, чтобы я не смел подниматься на второй этаж. Природный авантюризм ввязался с ним в спор, доказывая, что раз уж я и так покойник, бояться мне нечего.
Авантюризм победил, и я поднялся на второй этаж. Одетый в белый докторский халат человек, ссутулившись, сидел ко мне спиной. Через секунду до меня дошло, сколь отвратительна была окружающая его обстановка. Шевелящиеся, словно дышащие, бледные кожаные мешки с красными прожилками — всюду, всюду! Они росли из пола, нагромождаясь друг на друга, и свисали с потолка гигантскими виноградными гроздьями. Я схватился рукой за лестничные перила, чуть не потеряв равновесие от охватившего меня отвращения. Меня замутило, хотя с момента смерти в моем рту не побывало и маковой росинки.
Человек обернулся. Я ожидал увидеть некую чудовищную рожу, но у него оказалось вполне обыкновенное лицо, если не считать полностью черных глаз без белков. На кончик маленького носа сползли очки в тонкой оправе, и незнакомец поправил их привычным жестом, оставив на носу красное пятнышко — его руки были в крови.
Я не мог выдавить из себя ни слова. Меж нами повисло неловкое молчание.
— Доброе неутро, — сказал незнакомец бесцветным голосом. — А вы кто будете?
— Да так, праздношатающийся, — смог выдавить я. — Не буду вас отвлекать, пожалуй.
И я начал спускаться по лестнице спиной вперед.
— Нет-нет, постойте.
Я застыл, не в силах шевельнуться. Не знаю, имел ли его голос надо мной такую власть, или то было самовнушение. Видимо, первое предположение оказалось верным, потому что в следующее мгновение мое тело против моей воли поднялось обратно на верхнюю ступень, как при обратной перемотке.
— Переиграем, — сказал человек в халате. — Доброе неутро. Кто вы?
Я не мог выдавить из себя ни слова, задыхаясь от паники, и скосил глаза под потолок в безмолвном призыве помощи свыше. Над моей головой в опасной близости висел кожаный мешок. Когда я впервые поднялся сюда, то принял его за обычный куль с барахлом; теперь же видел сквозь тонкую мембрану, как внутри что-то шевелится. Я не мог отвести взгляд от этого движения. Мешок, кажется, ощутил мое внимание, потому раздулся, угрожая коснуться моего лица. Я подумал, что если это произойдет, я умру во второй раз. Мое сердце разорвется, а потом странный человек в белом халате расчленит дохлые останки и развесит в других мешках.
Будто в подтверждение моих догадок, к внутренней стенке мешка прижалась крошечная пятерня. Ладонь младенца.
— Господи! — вырвалось из моих уст.
— Слишком самоуверенно величать себя таким образом, — заметил незнакомец.
— Не думаю, что моя личность так важна… здесь и сейчас, — проговорил я. Ладонь снова исчезла в глубинах мешка. Способность двигаться вернулась ко мне, и я опасливо отошел в сторону.
— Назовите хоть какое-нибудь имя. Неужто так сложно? Неприлично являться в чужой дом, даже не удосужившись представиться.