Опасность тьмы

– Да, в шестичасовых только об этом и было. Толпы кричащих женщин, бегущих за фургоном, в котором ее увозят из зала суда. Это выглядит пугающе.

– Эдди Слайтхолм выглядит пугающе.

– Хочешь, приходи завтра? Я буду дома к четырем. Поужинаешь и останешься.

– Только если ты правда приглашаешь.

– Ой, да иди ты, Саймон, – весело сказала Кэт и положила трубку.

Через заднее стекло он увидел, как группа людей из галереи поднимается вверх по улице. Он выехал с обочины и нажал на газ.

Его должен был окрылить успех на закрытом показе. Он разговаривал с художественными критиками из национальной прессы, видел, как на его картины лепят красные кружочки [11], чувствовал живой интерес, который к нему проявляли. Но он одновременно испытывал и некоторую отстраненность, как будто эти картины вместе с их успехом не имеют к нему никакого отношения, и в то же время, взглянув на какую-нибудь из них, очень отчетливо ощущал, насколько они были для него близки и как ужасно то, что все и каждый может их рассматривать, обсуждать, критиковать. Он любил только работу саму по себе, только процесс созидания – в тишине, в одиночестве. Все сопутствующее он просто принимал как данность, а кое-что и презирал. Он печально покачал головой своим собственным мыслям.

Новостям о появлении в суде Эдвины Слайтхолм – если это можно было назвать новостями – были посвящены все выпуски на всех радиостанциях. Она не признавала себя виновной ни по одному из пунктов, заявления о внесении залога не поступало. Саймон представлял ее на скамье подсудимых – как она сидит там, маленькая, тонкая, темноволосая, бесстрастная. Она не сказала ничего ни ему, ни другим офицерам полиции и, как он полагал, не скажет никому, даже мозгоправу. Он ведь знал и других убийц. Не считая тех, кто убил в момент ослепления или отчаяния, или в приступе подогретой алкоголем или наркотиками ярости, они все демонстрировали одинаковую непробиваемость – выводящее из себя, почти что высокомерное нежелание участвовать в нормальном взаимодействии между человеческими существами. Он вспомнил ее на выступе скалы, когда она сидела рядом с ним и жутко боялась, и злилась на себя за это. Она защищалась. Закрывалась. Сможет ли кто-нибудь когда-нибудь раскрыть, почему она делала те невообразимые вещи с детьми, которых еще и было бог знает сколько? Может ли быть здесь что-то похожее на причину? Ее лицо неподвижно застыло перед его глазами, и тут он внезапно понял, что хочет сделать. Он хотел нарисовать ее, точно поймать ее выражение, запечатлеть эту темную шапку волос и непроницаемый взгляд на бумаге, чтобы закрепить их в вечности. Он нечасто работал по памяти, но решил, что в этот раз может попробовать. Может быть, проанализировав каждую черточку ее лица, вглядевшись в ее глаза, какими он их помнил, изучив изгиб ее губ и наклон головы, постаравшись целиком и полностью ухватить ее образ, он сможет проникнуть в ее разум, угадать ее мотивы. Может быть.

«Тридцативосьмилетняя женщина, Эдвина Слайтхолм, появилась сегодня…»

Он убавил громкость радио и прибавил скорость – он хотел, чтобы как можно больше миль отделяли его от Лондона. Он избегал Диану большую часть вечера, только бегло ее поприветствовав. Это было просто, в помещении была куча народу, все хотели с ним пообщаться. Один или два раза он заметил, как она пыталась поймать его взгляд, а однажды специально ушел, когда увидел, что она направляется к нему, огибая спины гостей.

Внезапно прямо перед ним на полосу выскочила машина, и он едва успел нажать на тормоза и избежать столкновения, до которого оставалось несколько сантиметров. Саймон помигал фарами и, разозлившись сам на себя, включил хэндс-фри на телефоне и нажал всего одну кнопку.

– Полиция Лаффертона.

Саймон зачитал вслух номер машины впереди.

– Вы можете известить дорожную полицию, пожалуйста? Мы сейчас приближаемся к Седьмому Перекрестку, и я хочу, чтобы его остановили.

Он медленно откинулся на спинку кресла. Пусть этот придурок перевалит за девяносто или даже за сто, и его как раз можно будет брать.

Тридцать четыре

– Папа?

– Да?

– Это ты?

– Я пытаюсь говорить потише, Эйлин только заснула.