Опасность тьмы

Поесть. Он не знал. У этого слова не было никакого смысла.

– Они же ничего не знают, ведь так? Ну вот. Это ошибка, но тем не менее мне кажется, лучше, что они не знают. Милапы не имеют никакого отношения к Слайтхолмам, верно?

Он почувствовал, как его глаза начинают жечь слезы.

– Может, нам стоит просто немного прогуляться?

– Да, – сказал Даги. – Если ты так хочешь.

– Я не знаю, чего я хочу, – сказала Эйлин Милап и повернулась спиной к темному морю.

Выйдя из отеля и отдалившись от его ярких огней и теплых голосов, они инстинктивно прижались друг к другу. Они неуверенно, медленно шли вдоль променада, не говоря ни слова. Им на пути попалось несколько человек с собаками и просто прогуливающихся, направлявшихся в один из пабов. В воздухе пахло водорослями и жженым сахаром из-за прилавков со сладкой ватой. В конце променада, где дорога поворачивала в сторону от побережья, был небольшой парк с гравийными дорожками, вьющимися между кустов. Эйлин остановилась у скамейки.

Он не предложил присесть или пойти дальше, он просто ждал. Он потерял всякое реальное чувство того, где он находится и почему, и знал, что с ней происходит то же самое. В их сознании не осталось места ни для чего, кроме того, что Эйлин увидела и услышала по телевизору и что с тех пор Даги пытался сформулировать и воспроизвести для себя. Это было невозможно понять. Он хотел быть уверен, как была уверена Эйлин, что это недоразумение, ошибка, ложное обвинение, какая-то путаница. Во что еще можно поверить, что не показалось бы слишком ужасным? Он едва знал обеих девочек и только расстраивался от того, что они относятся к своей матери так невнимательно. Ей было больно и обидно. Ему тоже было больно, и он злился. Но это семья. Они должны были прийти к ней. Он говорил это снова и снова. Он был полностью в этом уверен. А сейчас он как будто застрял в зыбучих песках и был готов вот-вот в них утонуть.

Он почувствовал, как рука Эйлин отчаянно сжимает его локоть, будто она тоже тонет и теперь может держаться только за него.

Прошло еще какое-то время, прежде чем они вернулись в отель. Они бродили по городу, рассматривали подсвеченные витрины закрытых магазинов, глядели на обувь, коробки с конфетами, купальники и ожерелья на обезглавленных шеях. И каждая встреченная ими витрина отражала их собственные лица, и лица были застывшими, мрачными и почти незнакомыми.

В конце концов, словно по какому-то беззвучному сигналу, они оба развернулись и пошли обратно в отель, готовясь снова окунуться в плотную атмосферу слухов и сигаретного дыма, царящую у бара. У дверей Эйлин остановилась.

– Уверен, это хорошая идея, – сказал Даги. – Может, выпьешь бренди? Я буду виски. Расслабимся.

Одна из компаний взорвалась громким смехом, и волна этого смеха докатилась до них, но разбилась прямо над их головами. Какая-то женщина повернулась и заметила, как они в нерешительности стоят у входа. Она отвела взгляд.

Все сразу стало понятно. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы остаться в баре и выпить вместе со всеми остальными, как будто они были нормальными людьми и никак от них не отличались, как будто ничего не случилось и по телевизору ничего не сказали. Как будто этот день можно было перемотать и начать заново.

Никто из них не спал той ночью.

Тридцать пять

– Я не могу поверить в то, что ты мне только что сказал. Не могу поверить, что ты это сделал.

– Пожалуйста, не читай мне нотаций.

– А почему? Почему нет? Рано или поздно тебя обязательно кто-нибудь научит, и этот урок ты, черт возьми, запомнишь.

– И кто, если не ты?