Паяц меня завораживал. Да, внизу, у стойки, я колебался секунд десять-двадцать, но это из-за предвкушения того непонятного, жуткого чувства, которое ждет меня, когда я впервые распахну дверь. Из-за… из-за чего-то. Чего-то, что длится считаные мгновения, иначе никакие скидки не заставили бы меня раз за разом вселяться в Клоунетту. Воистину, это любовь-ненависть, да или нет, смесь «Что тут происходит?» и «И теперь ты меня не получишь!», коктейль из бравады и решимости.
Я улыбнулся собственному пылу и напряжению. Этот день, кажется, был таким же, как и все другие дни, когда я вселялся в 516-й и ощущал «порыв потустороннего», но разговор с Гордоном — части первая и вторая! — выбил меня из колеи.
Я сверил часы с электронным будильником, стоящим на тумбочке у кровати. Три сорок пять, ясно и солнечно. Паяц в своей дневной фазе, его пятна так же заурядны и бесформенны, как любые из бесчисленных пятен на бесчисленных стенах в номерах второсортных отелей по всей стране, по всему миру.
Я улыбнулся невольной игре слов, перефразировке строки из знаменитого кинофильма:[67]
Сейчас пятно ничем не напоминало лицо, не больше чем любое другое скопление клякс в любом другом месте. День слишком безоблачен, слишком ярок.
И, если быть честным, черты Паяца после заката определенно не становятся более отчетливыми. Не на самом деле. Это скорее связано с рассеянным светом, с тем, как сумерки меняют взгляд наблюдателя.
Оставив позади порыв потустороннего, я готов был разобраться со всем. Бросив сумку на тумбочку, я решил, что пора и поздороваться.
— Вечерком, мистер Паяц, — сказал я, проводя рукой по серым пятнам, как делал всегда, — мы попробуем отправиться в веселый поход вместе. Посмотрим, удастся ли нам немного сдвинуть тебя!
Вот. Намерения обнародованы. Цель предстоящей встречи определена, все впереди. Я присел на край постели, изучая темнеющие на желтоватом фоне пятна. Я остановился тут всего на одну ночь, но, кажется, этот визит станет
Я хотел, чтобы Паяц пошевелился, хотел быть человеком, который заставит его двигаться, — и увидеть то, о чем говорили Гордон и прочие служащие отеля.
— Мы еще в самом начале наших отношений, мистер Эм, — сказал я и отправился в бар — выпить.
Когда в полшестого я вернулся, солнце переместилось на другую часть неба, и Паяц вместе с остальной комнатой погрузился в тень. Никакого лица. Ничего похожего на лицо — пока.
Но я слишком хорошо знал, как поторопить Бозо, знал из личного опыта, что нужно задернуть занавески и включить обе прикроватные лампы.
Результат последовал незамедлительно, что было странно и в некотором роде даже обнадеживающе. Озаривший комнату электрический свет сразу выпятил основные черты лица Паяца: сперва глаза и лоб, затем, мало-помалу, ухмылку, которая всегда удивляла меня своей немыслимой шириной; да и сам образ поражал своей завершенностью, а ведь он никуда не девался, он находился на стене все это время. Оставалось дождаться лишь последнего пятна. И вот наконец медленно проявились нос и щеки, слепленные друг с другом, — иного слова я просто не мог подобрать. Мозг наблюдателя должен был проделать большую работу, чтобы опознать эти смутные черты, размытые кляксы, лишь намекающие на «носастость» и «щекастость».
И снова я улыбнулся мысли о том, как хорошо мы умеем мучить самих себя.
В мои прошлые визиты сюда я выключал лампы и уходил убивать время в кино или ресторан, возвращался запоздно и сразу валился спать. Сейчас я все еще размышлял, чем заполнить сегодняшний вечер, но сперва — дело.
Я отодвинул от стены телевизор, отсоединил питание и антенну и по ковру перетащил ящик так, что он оказался перед пятном. Во время моей последней остановки в 516-м я выяснил, что сам по себе черный корпус «Акай» недостаточно велик, чтобы прикрыть Паяца. Но если на него водрузить большую прямоугольную картину, красующуюся над кроватью, то я своего добьюсь.
В отличие от многих современных отелей и мотелей, в «Маклине» картины не привинчивают к стенам. Копия «Подсолнухов» Ван Гога висела на гвозде, так что работа заняла довольно мало времени. Я поставил телевизор на пол и пристроил на корпус репродукцию в рамочке, прислонив ее к стене. Картина целиком заслонила Паяца.
Операция «Веселый поход» началась. С одной стороны я понимал, что в отпущенное мне время ничего не выйдет. Едва ли я мог ожидать результата так скоро. Но с другой стороны, меня обуревало странное ощущение, что произойти может все что угодно. По крайней мере я попытался перевести мои отношения с Бозо на новый уровень.
ebooksa