Брут предложил смастерить лодку, обтянув каркас кожей псов Пустых земель. Твёрдая настолько, что не каждая пуля брала; она вдобавок после просушки оказалась непромокаемой и очень лёгкой.
– Красиво, конечно, – с сомнением нахмурился Хома. – Только эту лодочку опрокинет первой же волной.
– Не опрокинет, – возразил Брут. – Их будет две. Соединим прочными шестами, чтоб можно было быстро крепить. Будет устойчиво. В одной лодке мы с тобой, в другой – поклажа, товар да барахло. Главное, чтобы быстро собирались и разбирались: лодочки-то невесомые, по одной легко будет обносить по суше разные препятствия, плотины или если срочно понадобится укрыться… Смекаешь?
Хома удивлённо захлопал глазами. Потом с уважением кивнул. На прикидку идея была блестящей.
– Я такое на одной картинке видел, – вспомнил он. – Катамаран называется.
Брут лишь пожал плечами.
Катамаран действительно получился сверхустойчивый и показал отличный ход. Лучшей лодки для кочевой жизни не придумать. В прибрежной полосе Пустых земель, в невидимых протоках вдоль всей цепи водохранилищ они организовали себе несколько надёжных стоянок, псы и Дикие пока не разграбили ни одной из них, а никому из людей в Пироговском братстве даже в голову не пришло сунуть нос в Пустые земли. Говорят, крайне редко там можно было наткнуться на гидов, но до сих пор им не встретился ни один из этих странных и опасных бродяг. Даже тяжело гружённая, лодка легко выбрасывалась на берег, разбиралась в считаные минуты, и поклажа волоком переносилась по земле. И конечно, никому бы в голову не пришло, что кто-то решится построить лодку из кожи псов, таящейся напасти, тёмной смерти, поджидающей на границе непересекаемых миров. А Хома внутри лодки и вправду оказался защищённым. Даже когда Брута не было рядом. И даже ночью, посреди стоянки, когда он слышал приближающиеся шорохи, ворчливый лай псов, похожий на хохот безумных, голоса и прочие звуки, от которых в жилах стыла кровь.
Со временем Хома привык ко всему этому и перестал обращать внимание. И полюбил их лодку, катамаран, как дом родной. И боготворил Брута, его удивительного младшего братишку.
И вот оказалось, что монах, брат Фёкл, был таким же. И вот оказалось, что из-за этих чужих, совершенно незнакомых людей их счастливой, прекрасно налаженной вольной жизни – «нас всё это не касается!» – приходит конец. Потому что если было на раздольных просторах место, от которого даже Брут старался держаться подальше, то это левый берег канала между Икшинским и Пестовским морем, куда они сейчас держали путь. И всё из-за чёртова монаха – это его посмертная воля гнала Брута в гиблое место, облюбованное призраками и их чёрным хозяином. Ну, может, ещё из-за девчонки…
– Братец, – позвал Хома.
– Осталось уже недолго, – откликнулся тот. Что-то в голосе его надломилось, проклятый яд нехотя, по капле покидал тело брата. А ещё близилась перемена.
«Интересно, а как монах справлялся с этими их приступами? – подумал Хома, вяло загребая веслом. – Как таил секрет от добрых людей? Когда белела, что полотно, кожа, когда говорил разными голосами и рисовал прелестные, точно живые, но очень опасные картинки? Скрывался на несколько дней в своей келье якобы для уединённой молитвы?! Видимо, так, как ещё…»
И всё же когда вдалеке на поверхности воды появилась тень, Хома не особенно встревожился. Говорят, когда-то давно обитало в этих водах гораздо более грозное чудовище. И его даже использовали враги для нападения на Пироговское братство. Прозванное «Тенью», оно умело издавать какие-то не воспринимаемые ухом звуки, которые иссушали сердца людей страхом ещё прежде, чем чудовище появится. Однако хитроумные капитаны вроде бы не без помощи тайного зелья, что противостояло хищным звукам, разбили врагов и отогнали Тень куда-то далеко, в сторону Строгинской поймы. Она и скрылась, а рассказы о славной Клязьминской битве до сих пор можно услышать в трактирах Пирогова. Словом, чудовище ушло. Здесь же, в Пестово, осталась его младшая сестра. Обычно она не трогала проходящие лодки, – в этих водах полно уродливых монстров помельче, чтобы ей охотиться, – в редких случаях довольствовалась сброшенными в воду окровавленными свиными тушами. Катамаран же Озёрных братцев она, как и псы, вообще оставляла без внимания. Поэтому когда тёмное пятно на поверхности воды быстро заскользило в их сторону, Хома был не напуган, а, скорее, удивлён:
– Бр-у-ут, чего это она? Брут?!
Младший братишка сидел за спиной, закатив глаза, весло безвольно билось о воду, готовое вырваться из руки, а его кожа местами начала белеть.
– Брут… Нет! – Хома ухватил брата за плечо и начал трясти. – Не-ет, ещё рано. Сопротивляйся, Брут.
Тот непонимающе посмотрел на него и монотонно произнёс:
– Седьмой капитан…
И глаза его снова стали закатываться.
– Ну, нет же, Брут! – завопил Хома и стал хлестать брата по щекам. – Держись, сопротивляйся, ещё почти неделя, Брут… Целая неделя! Чёрт… – Он оглянулся. Тёмного пятна впереди не было. Возможно, оставила их в покое… Потом он увидел скользящую тень сбоку и гораздо ближе к лодке. И почувствовал, что его кожа стала «гусиной». Раздался плеск, из воды появился чёрный бок. Огромный, изъеденный язвами. И плавно ушёл обратно. Стало тихо.