– Надо…
Он помедлил долю секунды и увидел, как вслед за глазами начинают угадываться сумрачные силуэты, огромная толпа, скрытая тьмой.
– Аква, – нагнулся к девочке, говорил почти шёпотом. – Ты понимаешь,
Та прижалась к нему, придвинулась вплотную и, сама не замечая, пропихнула ладошку в его руку. Ладошка показалась Фёдору ледяной. Но девочка кивнула, и голос, совсем недавно блёклый и обессиленный, будто его выжали, немного окреп:
– Помнишь, я ведь сказала, что иногда помогают мёртвые, – произнесла она.
«Не похоже, что здесь кто-то собирается нам помочь, – мелькнула мысль. – Дочь капитана Льва такая же своенравная и бесстрашная, как её отец… Но хорошо, будь пока по-твоему».
Фёдор вернул лодку на прежний курс. И эта леденящая ненависть на берегу сразу же снова сгустилась.
«Тебе ещё предстоит научиться отваге, Аква, – думал он. – И научиться отличать её от безрассудства, как научился капитан Лев. Но если ты считаешь, что нас ждут здесь некоторые ответы, хотя бы небольшая их часть, то я готов рискнуть».
– Просто путники. Идём с миром, – отозвался Фёдор. – И нам нужна помощь мёртвых.
Если понятие «гробовая тишина» действительно существует, то в следующий миг повисла именно она. Уши словно потеряли умение слышать. Лишь струйки ледяного ветерка, как щупальца, прошлись по ним и по лицу Фёдора. Он уже хотел было назвать себя и девочку, когда неожиданно, будто говорящий находился совсем рядом, скрипучий голос произнёс:
– Смотрю, тебе не занимать наглости, молодой гид.
Фёдор ждал. Щупальца ледяного дыхания отпрянули. Во тьме на берегу проявились очертания закутанной в плащ фигуры. Фонарик в бледной, как у утопленника, руке загорелся болотным огоньком, зловещая тень легла на высохшее лицо:
– А я смотрю, тебе известно обо мне, – сказал Фёдор.
– Мне много чего известно, – отозвался голос, причём так, словно между словами были пустоты, и из них веяло могильным холодом. – О тебе – что ты связал несвязываемое. Ещё больше всё запутав.
Фёдор ждал. Молчание в этом месте могло быть лучше любых слов. Наконец, стоящий на берегу подул на фонарик. И болотный огонёк угас, тьма же вокруг, напротив, начала рассеиваться. Постепенно стали проявляться… Фёдор почувствовал, как у него слегка пересохло в горле. Оказывается, закутанная в плащ фигура была окружена воинством огромных псов. Это их глаза горели в темноте. Сейчас свирепая ненависть гасла, уступая место маслянистому блеску. Но всё равно что-то жуткое, неправильное оставалось в их облике и в том, как они стояли – не взятые на привязь псы выстроились ровными колоннами, как верные солдаты.
Стоящий на берегу расхохотался и скинул за спину свой плащ. Один из псов тут же подхватил его. У Фёдора дёрнулась щека. В мёртвой морде пса проступило что-то невозможное, и… Фёдор как-то сонно усмехнулся, тряхнул головой. «Они не
Тот, кто скинул плащ, расхохотался ещё громче. Сделалось светлее, появилась возможность разглядеть его получше.
«Почему на нём этот ненормальный потрёпанный и как будто бутафорский китель? Генеральский, с аксельбантами. Галунами и шевронами? Зачем этот парик и треуголка, словно здесь ставят какой-то жутковатый любительский спектакль о временах наполеоновских войн с псами вместо гренадёров?»
Эти вопросы тоже, конечно же, были нелепыми. Потрёпанный генеральский китель оказался накинутым на тщедушное высохшее тело старика. Очень узнаваемого, только никогда прежде… Взгляд у старика был сильным и проницательным и словно до пронзительности живым. И Фёдор вдруг всё начал понимать.