…Я полагаю, их там рассыпали».
Во сне, который никогда не повторяется один в один, Ханне двенадцать лет. Она стоит у окна спальни и смотрит во двор. Уже почти стемнело, солнце заходит, и из сумерек появились желто-зеленые светлячки. В высоком сине-фиолетовом небе горят первые звезды, а в лесу жалобно кричит козодой.
Ему отвечает другой.
Трава колышется. Она высокая, потому что отец Ханны больше ее не подстригает. Дело не в ветре; стоит полный штиль, кроны деревьев в полном покое, и ни одна веточка, ни один листочек не шевелится от дуновения. Только трава.
«Наверное, кошка, – думает Ханна. – Кошка, скунс или енот».
В спальне становится темно, и ей хочется включить лампу. Движение травы пугает ее, пусть и понятно, что виной всему лишь маленькая зверушка, вышедшая ночью поохотиться и проложившая маршрут через их задний двор. Ханна оглядывается, чтобы попросить Джудит зажечь свет, но видит лишь пустую комнату. Кровать Джудит пуста, и Ханна все вспоминает. Она заново переживает, как в самый первый раз, все то удивление, потрясение и боль, словно от свежей раны. Следом наступает оцепенение.
– Ты не видела сестру? – спрашивает мать с порога.
Дверь в спальню открыта, но ночь заполонила собой дом, и Ханне видны лишь мамины глаза цвета янтаря, по-кошачьи светящиеся во тьме.
– Нет, – отвечает Ханна, чувствуя в комнате запах горелых листьев.
– Ей нельзя гулять допоздна, завтра в школу.
– Да, мама, – двенадцатилетняя Ханна удивляется, почему ее голос звучит как у тридцатипятилетней. А тридцатипятилетняя Ханна вспоминает, каким чистым, нетронутым временем и горем, был голос двенадцатилетней Ханны.
– Сходи поищи ее, – говорит мать.
– Я каждый раз хожу ее искать. Но позже.
– Ханна, ты не видела сестру?
Снаружи, трава начала виться, скручиваясь в кольца. В нескольких дюймах от земли заплясали зеленоватые искры.
«Светлячки», – думает Ханна, хоть и знает, что это неправда. Знает она и то, что трава шевелится не из-за кошки, скунса или енота.
– Твоему отцу стоило давно заделать чертов колодец, – ворчит мать, и запах горящей листвы становится сильнее. – Столько лет прошло, а он палец о палец не ударил.
– Конечно, мама. Надо было тебе его заставить.
– Нет, – резко отвечает мать. – Я тут ни при чем. Я ни в чем не виновата.
– Разумеется.