Кошки не всегда молчат,

22
18
20
22
24
26
28
30

Какие «друзья» у штурмбанфюрера, Фауль помнил еще по лагерю. Козлы отпущения на случай неудач. И сейчас эсэсман собирался использовать его втёмную. Обермайор был в этом практически уверен.

Дома, пока Гудрун хлопотала на кухне, Фауль спустился в подвал. Постучал по стенам, посмотрел дверные косяки. Построено на совесть, уж строить-то дойчи из Рейха умеют. Они много чего умеют, эти бы умения да в мирное русло.

Ленц, хоть и обещал заехать, опять запропал.

В октябре, когда осси начали наступление на севере, фольксдойче тихо запаниковали. Кольцо вокруг Дойчланда сжималось, союзники бомбили Рейх ежедневно, не уедешь. Что делать – решительно непонятно. Каждый, как говорится, умирает в одиночку.

Как-то на Фискмаркете, рыбном рынке, местный дурачок стал прыгать вокруг Фауля с Гудрун. Обермайор, одетый в обычную серую форму, привлек его внимание, и придурок тыкал в него пальцем:

– Тебя повесят!.. Тебя повесят!..

Фауль задумался – а ведь повесят. Или расстреляют. Сотрудничество с Морскими Псами – раз. Предательство родины – два. Управление концлагерем – три. Чтоб повесить, им хватит и чего-нибудь одного. Никто даже слушать не будет, что его посёлок – совсем не концлагерь, а Морские Псы с ним или при нём никого и не убили даже. Кроме тех пленных в яме, конечно, но кто про них знает?

В ноябре осси неожиданно остановились, заняв только Финнмарк. Все вздохнули с облегчением, но Фауль прекрасно понимал, что осталось недолго, максимум – полгода.

На одном из хуторов он заказал у кузнеца хорошую кованую решётку. Ночью спустился в подвал, и вызвал крыс. Грызуны начали копать.

Решётку он установил на лестнице. Мороки работали хорошо, Гудрун, вызванная на проверку, не видела выкопанных крысами ям, а если наложить морок на решётку, спускалась в подвал, и поднималась наверх, искренне полагая, что там всего одна комната. Но чего-то не хватало.

Однажды вечером Фауль заперся в своем кабинете и вытащил список контингента Герресборга. Выписав один адрес, наутро он оделся в охотничий костюм, и до света укатил «по делам».

Турхиль-Луиза Сивертсен жила уединённо. Фауль бросил машину подальше, и притаился под низко нависавшей кровлей. Когда «староста» его бывшего контингента вышла кормить своих кур, он зажал бабке рот и нос тряпкой со слабым раствором хлороформа – купить его в аптеке не составило труда. Затащив в хижину, дождался, когда она очнётся.

Связанная по рукам и ногам, с завязанными глазами и ртом мамаша Сивертсен начала мычать и ворочаться где-то через час. Тогда Фауль вытащил из-за пояса молоток, и принялся охаживать им бабку, стараясь, чтобы проклятая старуха не сдохла раньше времени.

– Отдай мне свою силу! – орал он, ломая ей кости. Он, или она – вот как стоит вопрос. Лучше обермайор, чем старая ведьма, уговаривал себя Фауль. Работа есть работа. Нечего было пререкаться со мной на собраниях!

После всего он поджег её жалкий домишко, и вернулся в город к обеду. Никаких изменений Фауль не почувствовал.

Крысы рыли отлично, растаскивая землю по газонам, или бросая её в море. Как-то Фауль прогулялся вниз по улице до рыбацкого квартала.

– Неплохо, неплохо, – сказал он себе под нос, глядя на жёлтое здание бывшего детского приюта. – Здесь как раз никто не подумает.

Той же ночью крысы начали копать туннель. Фауль ездил и покупал по четыре мешка цемента в разных местах – никто не должен подумать, что он ведет масштабное строительство. Грызуны набирали в рот песок и цемент, смачивали их своей слюной (по всему подвалу Фауль предусмотрительно расставил ведра с водой) и сразу бетонировали коробку в новых помещениях.

Административная жизнь замерла: организации и учреждения находились в полупарализованном состоянии, в ожидании скорого неизбежного конца. Даже гестапо не подавало признаков жизни. Лишь жалованье платили исправно.

Январским утром обермайор поймал за руку Гудрун, стыдливо пытавшуюся проскочить в ватерклозет.