Пятое солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты правда жив? – спрашивает она.

– Конечно, – он улыбается, и Зоя вспоминает ту улыбку, с которой он смотрел на ее руку с занесенным над ним ножом.

– Куда мы идем? – в тревоге спрашивает она.

– Не бойся! Это прекрасное место. Там мы сможем быть вдвоем. Всегда.

– Отпусти, – требует Зоя. – Я хочу пойти сама.

Он осторожно ставит ее на пол и смотрит снизу вверх всё с той же ласковой улыбкой. Зоя хочет заглянуть ему в глаза, но ей никак не удается поймать его взгляд, хотя он и не пытается отвернуться. Она берет его лицо в ладони и только тогда видит его глаза. Нет больше хитрых кошачьих искр. Есть пустые равнодушные дыры, послушно воспринимающие любой сигнал. Перед ней не сам Никита – лишь призрак, и в нем нет души…

– Это не любовь, – говорит Зоя. – Ты меня не обманешь.

Призрак Никиты растворяется в полумраке, всё с той же улыбкой на губах. Зоя смотрит на то, как он исчезает, почти равнодушно.

– Ты ведь понимаешь, что всё дело не в нем, а в самой тебе, – не унимается голос. – Ты не можешь себе позволить простые человеческие чувства и проецируешь свою внутреннюю дисгармонию на весь мир вокруг.

– О, как ты заговорила! И, конечно же, ты можешь подарить мне эту гармонию, которой мне так не хватает!

– Гармония – лишь временное состояние. Невозможно всё время балансировать на лезвии, неизбежно будешь заваливаться либо в ту, либо в другую сторону. Я могу дать тебе что-то более постоянное.

– Что же?

– Я дам тебе мир. Мир внутри и мир снаружи.

Зоя протягивает руку, и мама берет ее ладонь в свою. Они бредут солнечными кипарисовыми аллеями, такие нежные в своих легких белых платьях. Мама смотрит на Зою, и глаза у нее не пустые, как у Никиты. Они светятся любовью и лаской, и тут же радостное пение наполняет Зоино сердце. Она прижимается к маме и замирает в маминых объятиях. Она чувствует ее тепло, чувствует ее запах, узнает звук ее голоса.

– Теперь всё будет, как раньше. Только ты и я, и никого больше. Ты ведь помнишь, как нам было хорошо?

Зоя помнит. Мама перебирает ее волосы и заплетает ей красивую косу, как венок вокруг головы. «Какие у тебя красивые косы, доченька! Тяжелые, как змеи». Мама снова и снова расчесывает ее волосы, снова и снова заплетает косы, пока Зоя млеет в блаженном беспамятстве.

Она обстригла их. В седьмом классе. Портновскими ножницами. Повесила обрубок косы на дверь маминой спальни и ушла ночевать к подруге. Три дня дома не появлялась. Это Зоя помнит тоже. Нет, уже не будет как раньше, уже не будет единого существа «мамадочь». Теперь есть мама и есть дочь, и нужно учиться жить в новом мире.

Зоя отстраняется. Мамина улыбка блекнет. Ее лицо плывет и рябит, как отражение в воде, и за ласковым маминым взглядом проскальзывает холодная отстраненность Киры Роговец.

– Нет, – говорит Зоя. – Это не мир. Все, что ты мне предлагаешь, – лишь один обман. Не нужно мне от тебя ничего.

Кирпичные стены сбрасывают свое белое покрывало. Туманный мерцающий кокон еще кружится вокруг Зои водоворотом, но через секунду пропадает и он. Над ней снова нависают мрачные стены и ночное лиловое небо. Уже успело стемнеть. Зоя садится и обхватывает гудящую от боли голову. Реальность затапливает ее хрупкое убежище, как поток воды.