Четыре после полуночи

– Так, значит?

– Да. – Кевин не отвел взгляда. – Несколько дней назад я бы снисходительно рассмеялся над подобным решением, но теперь мне не до смеха. Я думаю, эта штука опасна.

– Вполне вероятно, что ты прав. Можешь прикрутить к ней динамитную шашку и разорвать ее к чертовой матери. Я хочу сказать, камера твоя. Но почему бы не повременить? Мне хочется кое-что сделать с этими фотографиями. Тебе, возможно, будет интересно.

– Что?

– Пока не хочу говорить, вдруг ничего не выйдет. Но к концу недели все будет сделано, и я думаю, что тогда тебе будет проще решить, как поступить с камерой.

– Я уже решил, – ответил Кевин и постучал пальцем по двум последним фотографиям.

– А как быть с этим? – спросил Поп. – Я рассмотрел снимки под увеличительным стеклом и чувствую: должен узнать, что это. Все равно что слово, которое вертится на кончике языка, но никак не вспоминается.

– Полагаю, я могу подождать до пятницы, – согласился Кевин, не отвечая на последний вопрос старика. – Но дольше я ждать не хочу.

– Боишься?

– Да, – честно признался Кевин. – Боюсь.

– Ты сказал своим старикам?

– Нет, разумеется, нет.

– Может, тебе захочется сказать? Захочешь сказать отцу, вот что я имею в виду. Подумай об этом, пока я сделаю то, что хочу сделать.

– Что бы вы ни задумали, в пятницу я намерен разбить эту камеру кувалдой моего отца. Мне больше не нужна камера. Ни «Полароид», ни какая-либо другая.

– Где она сейчас?

– В шкафу. Там она и останется до пятницы.

– В пятницу приходи в магазин. «Солнце» принеси с собой. Мы посмотрим, что вышло из моей идеи, а если желание разбить камеру у тебя останется, я сам дам тебе кувалду. Бесплатно. И колоду для колки дров, чтобы тебе было куда положить камеру.

– Договорились, – улыбнулся Кевин.

– Но что ты скажешь об этом родителям?

– Еще думаю. Не стоит их тревожить. – Кевин с любопытством взглянул на Попа. – Почему вы считаете, что я захочу рассказать об этом отцу?