– …понял бы, что это подделка. Вот мы и… – Мелиусиппус запнулась, на ее лице отразилась обида. – Я удивлена, мистер Меррилл. Должна признаться, мистер Меррилл, я даже озадачена.
– И я хотела сказать то же самое, – поддакнула Элиусиппус.
– Почему вы принесли эту ужасную вещь? – дуэтом спросили Мелиусиппус и Элиусиппус.
У Попа возникло такое сильное желание ответить: «Потому что я не знал, какие вы трусливые сучки», – что на какое-то мгновение он даже решил, будто озвучил эту фразу, и застыл в ожидании истошных криков.
Мысль о том, что ужасные слова произнесены, прожила, может, доли секунды. Но потом, когда Поп у себя дома лежал без сна среди десятка тикающих и такающих часов, он часто жалел, что Сестры-Вонючки не услышали и этого, и многого другого.
Разумеется, инстинкт самосохранения не позволил ему раскрыть рта. Да, Поп Меррилл получил бы безмерное удовлетворение, поставив Сестер-Вонючек на место, но удовлетворение это длилось бы очень недолго. А вот если бы погладил их по шерстке, чего, собственно, они и ожидали, потому что всю жизнь этих миллионерш гладили по шерстке и облизывали, у него оставалась бы возможность и дальше всучивать им «фотографии призраков», зарабатывая на этом немалые деньги. Потому как ему не верилось, что в ближайшие годы старухи умрут от рака легких или еще от какой болезни.
В конце концов, в списке были и другие Спятившие, хотя список этот, который Поп освежил в памяти после злополучного посещения Седрика Маккарти, стал намного короче. Двое умерли, а еще один учился плести корзины в роскошной частной психиатрической клинике, куда принимали только баснословно богатых и безнадежно безумных.
– Вообще-то я привез камеру, просто чтобы вы смогли взглянуть на нее. Что я хочу сказать, – торопливо добавил он, увидев, что сестры разом подобрались, – мне же известно, сколь сведущи вы в этой области.
Сестрички мгновенно расцвели, обменялись самодовольными взглядами. Попу очень хотелось смочить пару пачек сигарет бензином, засунуть в их тощие старческие задницы и чиркнуть спичкой. «Вот тогда бы вы задымили. Задымили, как заводские трубы» – вот что он хотел сказать.
– Я думал, что вы посоветуете мне, как быть с этой камерой, вот что я хочу сказать, – закончил он комплимент.
– Уничтожьте ее, – без запинки ответила Элиусиппус.
– Я бы воспользовалась динамитом, – добавила Мелиусиппус.
– Сначала кислотой,
– Точно, – кивнула Мелиусиппус. – Камера опасна. Не нужно даже смотреть на этого дьявольского пса, дабы понять что к чему.
Однако она посмотрела. Обе они посмотрели. И у обеих лица перекосило от страха и отвращения.
– Я просто чувствую исходящее от нее
– Да будет вам. – Попу от этих слов действительно стало как-то не по себе. – Это уж перебор. Что я хочу сказать, вы же видите всего лишь камеру.
– Несколько лет назад планшет оставил нашу бедную Колетт Симиню без глаза. А ведь планшет – это всего лишь кусок фибрового картона, – заметила Элиусиппус Дир.
– Но только до тех пор, пока глупые,
Слова иссякли. Поп поднял камеру за ремень, не касаясь ее самой, убеждая себя, что делает это только ради спокойствия Сестер-Вонючек, и встал.