Четыре после полуночи

– Абсолютно с вами согласен. – Чаффи чуть нахмурился. – Но что это за фотографии? Трудно сказать, не так ли? Я вижу перед собой обычную камеру, которая фотографирует собаку, готовящуюся к прыжку. И как только собака прыгнет, она исчезнет из кадра. После этого возможны три варианта. Камера начнет выдавать обычные снимки, фотографировать то, на что ее наводят. Она может больше ничего не фотографировать, потому что ее единственная задача – заснять эту собаку – выполнена. Или она может и дальше фотографировать белый забор и неухоженную лужайку за ним.

Чаффи помолчал. Видимо, подбирал слова, затем продолжил:

– Я думаю, кто-то может появиться на фотографии, через сорок снимков или через четыреста, но только если фотограф не изменит угол наклона камеры, а раньше он этого не делал, и в кадр попадут только ноги. – И тут Спятивший развеял последние надежды Попа. – Разумеется, мистер Меррилл, вы мне показали такое, чего я никогда не видел. Нет никаких сомнений, что это паранормальное явление, но очень уж скучное.

Искренность ответа Чаффи побудила Попа повторить вопрос, хотя он и опасался, а не решит ли Чаффи, что у него помутилось в голове.

– Так вы полагаете, это обычный пес?

– Ну конечно же! – В голосе Чаффи слышалось легкое удивление. – Дворняжка, и с отвратительным характером. – Он вздохнул. – Эти фотографии не будут восприняты серьезно. Я имею в виду, что не будут восприняты серьезно теми, кто не знаком с вами лично, мистер Меррилл. Людьми, которые не знают о вашей честности и надежности в такого рода делах. Это очень похоже на фокус, знаете ли. Причем не очень-то ловкий фокус. Что-то из набора начинающего иллюзиониста.

Две недели назад Поп начал бы яростно возражать. Но случиться это могло лишь до того, как его практически вышвырнули из дома мерзавца Маккарти.

– Ну что ж, раз это ваше последнее слово… – Поп поднялся и взял камеру за ремень.

– Мне очень жаль, что вам пришлось ехать сюда из-за такой мелочи. – Губы Чаффи вновь разошлись, обнажив огромные зубы. – Я как раз собирался приготовить сандвич, когда вы подъехали. Не составите мне компанию, мистер Меррилл? Сандвичи я готовлю очень вкусные. Добавляю хрена и бермудского лука. Это мой фирменный секрет. А потом…

– Я – пас, – с тяжелым вздохом прервал его Поп.

Как и в гостиной Сестер-Вонючек, у него возникло жгучее желание поскорее убраться отсюда. Поп определенно испытывал аллергию на те места, где он играл, но не выигрывал. Что-то в последнее время число таких мест резко возросло. Слишком резко.

– Я уже пообедал, вот что я хочу сказать. И мне пора домой.

Чаффи добродушно рассмеялся:

– Лишняя нагрузка на организм ни к чему.

– Вот-вот, – кивнул Поп и, простившись, покинул дом, сырой и холодный (каково в нем в феврале, Поп и представить себе не мог); казалось, что никогда еще старик Меррилл не испытывал такого наслаждения от свежего хвойного воздуха.

Поп сел в машину, завел мотор. Эмори Чаффи в отличие от Сестры-Вонючки, выпроводившей его за порог и тут же закрывшей дверь, словно она боялась, что солнце превратит ее в пыль, как вампира, стоял на крыльце, раззявив рот в идиотской улыбке, и махал рукой, словно отправлял Попа в океанский круиз.

И тут, не думая, точно так же, как он сфотографировал чернокожую старуху, сгребающую листья, Поп щелкнул Чаффи и разваливающийся дом – последнее, что осталось от семейного состояния. Он не помнил, как взял камеру с пассажирского сиденья, куда с отвращением ее бросил, прежде чем захлопнуть дверцу, не помнил, каким образом «Солнце» вновь оказалось в его руках и как он нажимал на спуск. Услышал лишь жужжание механизма, выталкивающего из корпуса очередную молочно-серую фотографию. Звук этот безжалостно ударил по его нервным окончаниям, заставив Попа взвыть от боли. Такое бывает, когда внезапно касаешься чего-то очень холодного или очень горячего.

До него донесся смех Чаффи; сфотографировать его напоследок – отменная шутка. Но, прежде чем Поп выхватил фотографию из щели, он вроде бы услышал глухое рычание, как если бы он сидел под водой, а невдалеке проплыл мощный катер с мотором. И на мгновение Меррилл почувствовал, как камера раздулась у него в руках, словно ее распирало гигантское внутреннее давление. Поп открыл бардачок, бросил туда фотографию и захлопнул крышку так быстро, что прищемил палец.

Нервно подал машину назад, едва не врезался в одну из елей, что росли вдоль подъездной дорожки, и долго еще в ушах у него стояли раскаты смеха Эмори Чаффи: «Ха! Ха! Ха! Ха!»

Сердце стучало в груди, в голове кто-то колотил кувалдой, вены на висках вздулись и бешено пульсировали.