— Агафья Петровна вышла, а Егор Петрович, придвинувшись поближе к Степану, шепотом спросил:
— Как теперь тебя звать-то, Степан?
— Все так же!
— Это я на тот случай, если, скажем, полиция придет.
— А что, заглядывает она к вам?
— Пока не было случая. Однако про тебя я наслышан… Есть тут у нас один из Петербурга. Много рассказывал про тебя. Сказывал, что ты под чужим видом…
— Таиться не буду. Королев я теперь. Бахмутский мещанин, а зовут так же — Степан Николаич.
— Вот и хорошо. Переучиваться не надо. Для старухи моей облегченье… Слышно, у вас большая стачка была?
— Да и стачка, и демонстрации были. А у вас?
— Притеснять стали нашего брата, Степанушка. Сильно притесняют. Ну, народ и того — бунтовать начал… Недовольство выказывает. После того как судили Петра Алексеева с товарищами в прошлом году, на заводах стали собираться сходки, приходят ораторы из студентов… Да и свои — рабочие — тоже говорят речи… Я ведь теперь работаю на Прохоровской текстильной фабрике. Потому и наслышан о вашей бумагопрядильной.
— А тот рабочий, что про меня рассказывал, тоже столяр?
— Нет, он ткач. Человек положительный, семейный. Переселился в Москву из-за дороговизны в Питере. Меня звал квартиру ремонтировать, вот мы и разговорились.
— А как его фамилия?
— Фамилию не припомню, а зовут Иваном Васильевичем. Если желаешь, мы к нему сходим. Будет рад. Уж больно хорошо о тебе говорил.
Вошла Агафья Петровна с маленьким медным самоварчиком в руках.
Петрович вскочил, подставил поднос, начал помогать хозяйке доставать из буфета посуду, еще прошлогоднее варенье. Стали пить чай.
4
Вечером Петрович повел Степана к питерскому ткачу.
Иван Васильевич оказался высоким, худощавым человеком, с рыжеватыми усиками, свисавшими сосульками. Он сразу узнал Халтурина, приветливо поздоровался за руку.
— Рад видеть вас, Степан Николаич, но у меня полная квартира ребятишек — поговорить не дадут. Пойдемте на улицу, посидим в садике.