— Войти-то я побоялся, ходил около, ждал, не выпустят ли. Потом осмелел, думаю, может, паспорт ему передам. Предположил, что обознались они… Вошел, этак, тихонько и слышу: «Признавайся, Халтурин, полицию не обманешь. Сыщик с тобой из самой Вятки ехал. Нам все твои художества известны. Где сообщники? Сознавайся!» — «Нет у меня сообщников, я один ехал». — «А где документы? Деньги?» — «Ничего у меня нет — все в Нижнем украли…» — Тут уж я понял, что Степана спасти нельзя и тихонько, тихонько назад.
— А что потом?
— До ночи ждал, думаю, не повезут ли его в тюрьму, не крикнет ли он чего. Нет, видать, там заперли… Ну, я на извозчика да сюда. Чего делать будем? Ведь и нас тоже могут сцапать.
— Ты сам-то как думаешь? У тебя опыту побольше, — растерянно сказал Николай.
— Я думаю: вам надо ехать… Да, пожалуй, и мне тоже, с паспортом Степана. А деньги за мной не пропадут. Пошлю тетке депешу, чтобы перевела в Берлин. Оттуда спишемся с братьями Степана и разыщем его.
— А вдруг его выпустят? — спросила Наташа.
— Зачем же тогда за ним сыщик из Вятки ехал;?
— Нет, уж если сцапали — не выпустят, — вздохнул Николай. — Нам надо торопиться.
— Ладно, ложитесь спать, а утром, со свежими головами, решим, что делать. Спокойной ночи! — сказал Селантин и вышел, оставив бумажник на столе.
— Видишь, какой! — шепнул Николай. — Кабы думал сбежать, не вернулся бы сюда с деньгами.
— Да, это так, Коля, — утирая нахлынувшие слезы, прошептала Наташа, — но мне очень, очень жалко Степана…
Утром Селантин проснулся рано и долго лежал на диване, прищурив глаза, дожидаясь, когда встанут Наташа и Николай.
Николай вышел первый. Нахмурив рыжие брови, спросил:
— Не спишь?
— Какой сон? Все думаю о Степане.
— И мы не спали всю ночь. Может, мне или Наташе сходить в полицию?
— Идите, идите, там вам спасибо скажут, что сами явились. Может, еще наградят, если укажете, где я прячусь.
— Так что же делать?
— Я боюсь, если мы будем брать билеты до Варшавы или Берлина, нас могут схватить.
— А как же тогда?