– Илья Олегович, дорогой, – Короленко улыбнулся, но улыбка отчего-то показалась Илье слишком грустной, – откровенность – это очень опасная штука. Она чем-то напоминает хорошо заточенный нож, который вы держите острием к себе. Одно неловкое движение – и вы вскроете собственный живот, а потом будете лежать весь в крови и вывалившихся наружу кишках. Вас мало утешит то, что кто-то из перешагнувших через ваш труп людей скажет: смотрите, он был до конца откровенен!
Возразить Илье было нечего. Тягаться в образности выражений со знаменитым писателем не имело никакого смысла, попытаться заставить Короленко говорить правду Илья тоже не мог, да и не был уверен в том, что Иван Андреевич эту самую правду знает.
– Когда вы вышли из калитки, то не были очень удивлены, увидев меня. – Илья пристально вглядывался в темноту, но все, что он мог увидеть, лишь размытое бледное пятно с двумя черными впадинами глазниц. – Мне даже кажется, что вы ждали моего приезда.
– Кажется, – усмехнулся писатель, – главное слово во всем, что вы мне говорите, это «кажется». А ведь в темноте может показаться все, что угодно. Давайте сделаем так, отложим наш разговор до утра. Приходите ко мне часиков в девять, а лучше в десять. Может быть, я и смогу ответить на некоторые ваши вопросы. Вам ведь есть где переночевать?
Вопрос был задан так, что стало понятно – вероятность ночлега в огромном доме самого Короленко исключена полностью.
– Да, я заказал номер в гостинице, – Илья понял, что его выпроваживают, и лишь накопившееся за вечер раздражение не давало ему незамедлительно подняться из кресла и направиться к калитке, – может быть, мы все же продолжим наш разговор и вы ответите на мои вопросы прямо сейчас?
– Илья Олегович, теперь уже я ни в коем разе не хочу обидеть вас, – Короленко встал первым, – но дело в том, что меня кое-кто уже ожидает.
– У вас гость?
Лунин взглянул на дом. Фасадное освещение было выключено. Лишь в одном из окон второго этажа был заметен слабый отсвет, скорее всего, это горел ночник.
– Я бы даже сказал, гостья, – улыбнулся писатель, – одна моя давняя знакомая. Все уговаривает переехать к ней, ну а я все никак не созрею. Привык, знаете ли, здесь, с Фадеем.
Короленко сделал шаг вперед и оказался лицом к лицу с поднявшимся из кресла Луниным.
– Вы не очень хорошо выглядите, Иван Андреевич. – Илья ощутил в своей ладони холодную, высохшую руку Короленко.
– Что ж поделать, годы идут, – писатель едва заметно усмехнулся и отступил в сторону, давая Илье возможность спуститься с террасы, – обещаю до утра не умирать.
Свое обещание Иван Андреевич сдержал. Он умер утром, в десять ноль семь, после того как ответил на некоторые вопросы Лунина, и отказался отвечать на один, но самый важный вопрос.
Брызги вырвавшейся из раны крови полетели на одежду Лунина, а две капли угодили ему прямо на лицо, из-за чего Илья вздрогнул и машинально коснулся щеки рукой.
– Вот и поговорили, – пробормотал он, глядя на застывшее лицо Короленко. Ему отчего-то показалось, что в последний миг своей жизни писатель решил улыбнуться, во всяком случае, его тонкие бледные губы расползлись в стороны, обнажая мелкие, начавшие желтеть зубы.
Уставившись на фасад дома, Рокси вновь злобно зарычала, но Лунин не обратил на нее никакого внимания. Осторожно развернув пропитанные кровью края бумажного листка, он с трудом прочел несколько неровных, написанных в явной спешке строк.
«Когда-то мы уже говорили о том, что если долго смотреть в бездну, то и бездна начинает смотреть на тебя. Смерть – это самая глубокая бездна, из которой уже нельзя выбраться. Если слишком пристально взглянуть в глаза смерти, то можно самому стать ею».
Поняв, что смысл написанного оказался для него абсолютно непонятен, Илья хотел было еще раз перечитать текст, но в это самое мгновение за спиной у него кто-то передернул затвор автомата, а затем громко, злобно выкрикнул:
– Лежать! Лежать, я сказал! Мордой вниз!