Карты четырех царств.

— Нет.

— Врун. Врун, совсем врун!

Вервр тяжело вздохнул, стряхнул с плеч кофту и закутал Ану. Понёс дальше, баюкая и ощущая всю её боль, треплющую тело и душу. Детям проще — они умеют плакать и избывать свою боль, — думал вервр. И ощущал себя слишком старым. И слез нет, и сама боль давно выгорела… ведь боль тоже конечна. Почти.

— Жили-были вервры из народа нэйя, в первом облике люди, во втором лебеди, — тихо и напевно выговорил вервр. — Такая редкость, они действительно все и по доброй воле выбирали вторую природу — лебединую. Особенные… может, они и не вервры? Может, и не третьего царства… Они были тонкокостны, легки и улыбчивы. Они любили один раз и всегда смотрели на того, кого избрали. Они умели летать так грациозно и гордо… как никто иной. Никто во всех мирах. Вполне понятно, что люди без крыльев не простили им ни верности, ни полёта, ни красоты души. Люди стали изводить одного из пары. Им нравилось смотреть, как второй от одиночества камнем падает, камнем на землю и всегда — насмерть… А один старый вервр, он совсем не умел летать, никогда, от рождения… и он уже тогда был старый. Так вот, он взял за шкирку людей и вышвырнул из прекрасного мира, где они были родные, в ужасный мир, где им пришлось выживать и вымирать, навсегда оставаясь чужаками. Люди убоялись и назвали вервра всемогущим, и стали ему поклоняться, как богу. Дарить золото и всегда, всегда изображать его на иконах с роскошными белыми крыльями лебедя. Льстивые ублюдки.

— А нэйя? — пропустив мимо ушей всё худшее, уточнила Ана. — Они жили долго и счастливо?

— Никто из смертных не найдёт их мир. Потому что даже старый вервр запретил себе помнить, как туда попасть. Выставил двенадцать уровней защиты и ушёл. Они сказали: убирайся вон. Ты бескрылый… или просто бес.

— Она сильно похожа на нэйя?

— Я же слепой, забыла? — возмутился вервр.

— Значит, сильно. Не помню, чтобы ты так злился даже на меня, — задумчиво вздохнула Ана и завозилась, устраиваясь удобнее и собираясь спать прямо так, на руках. — Вообще-то эта Нома ничего, даже милая. Только готовит ужасно. Пап, а зря ты говорил, что сказки не умеешь плести. Врун. Пойдём на север?

— Позже. Хочу за море. Там жарко, вместо кроликов суслики. Они по вкусу… никакие. Но там родина человека, чьё имя я унаследовал. Старик Ан с годами стал немножко нэйя. Или он был такой от рождения? Дурак с высокими идеалами… И он, вот беда, не успел сказать мне «пошёл вон».

Путь Ула. Белые и пушистые

Знания о рисовании Ул выменял вслепую. Он не усомнился сразу и не жалел позже. Он сделал шаг к мечте, когда выслушал наставления Мастера О касательно перспективы, и после многих проб и ошибок наконец перенёс на плоский лист несколько фигур, расположенных на разном расстоянии! Получилось соразмерно, и душа вздрогнула парусом, уловившим ветер… развернулась, затрепетала в предвкушении.

Однажды он добудет из памяти золотое лето: село, перелесок и пыльную дорогу, с ними вместе вкус детства, улыбку окрыляющего счастья. Он сможет воссоздать прикосновение прозрачных пальцев Лии, сказочной девочки, что сумела раскрасить целый мир… Однажды — Ул широко улыбнулся очередной раз, и дыхание опять сбилось — он станет всемогущ. Настолько умопомрачительно и безмерно, что через рисунок поделится теплом, подарит свет души.

— Слушать! — просьба, похожая на приказ, развеяла туман мечтаний.

— Я слушаю, — вежливо кивнул Ул. — Я дал обещание и исполняю его.

— Слушать, — повторил провожатый.

Он принялся в десятый раз излагать то, что Ул почти вызубрил и сейчас, слушая снова, старался не заснуть, стравливал зевоту в кулак. От дремоты удерживало лишь почтение к Мастеру О. Увы, едва соразмерность фигур на листе устроила Мастера, пришло время расплачиваться за его науку. Для этого надлежало «принять бремя опознания и изучения беды тех, кто обратился за помощью к иерархии бессмертных».

Канцелярские слова Мастер О выговорил мёртвым тоном. Его губы шевелились, а глаза оставались пусты. Он в единый миг сделался исполнителем, принадлежащим своей карте.

— Вы шагнёте в их мир и далее проследуете, куда укажут. Вы исполните то, о чем попросят. — Мастер О смолк. Лицо дрогнуло, во взгляде проявилась душа, а с ней и боль. — Нет выбора. Нет и надежды. Там пропадали взрослые и сильные. Напоследок спрошу: разве стоило брать у меня не оружие или совет, а всего лишь урок рисования?

— Стоило! — Ул и теперь помнил ту свою улыбку, детскую, рот до ушей… И свой глубокий поклон: — Благодарю! Хотите вы или нет, а ведь отныне я ваш ученик. И нет у вас выбора. И знаете, нет у вас надежды от меня избавиться, вот!