Цурюк

— Так уж и пора? Видел же, что бывает на выходе? — скоморох, сложив ладони лодочкой, очень натурально изобразил ими неприличный звук.

— Хватит меня морочить! — взорвался террорист. — Сами говорили, есть куча параллельных вариантов будущего. Уж я постараюсь, чтобы на этот раз вышло всё как-нибудь… ну, по-человечески… Всех Лениных-Сталиных — сразу за жопу и в окно!

— В окно, говоришь? — мазык прочертил прутиком по воде и, что-то увидав в глубине, печально глянул на Бориса. — Да, в окно — это по-человечески… С третьего этажа — на брусчатку внутренней тюрьмы…

— Что, простите?

— Так, привиделось… Слушай сюда, герой с дырой: Бубен зашивать без мазы — разве только перетянуть по новой. Наговоры я помню, а вот кожа пойдёт не любая. Старики говорили — нужна цельная шкура этого… Блин, склероз…

— Гоминоида! — из кустов с умным видом высунулась мордашка Лили Марлен.

— Во-во, — кивнул мазык. — Спасибо, внученька. А где ловить пакостника — хрен, мать йети, знает…

— Да у Чарушихи в бане! — подсказала рыжая проныра. — Каждую субботу у них там день влюблённых. С обеда яга ему шаньги печёт, а ночью граблями следы ровняет. Все соседи в курсе… Поп грозил проклясть — она и попу в бороду наплевала… Любофф! — лиса-подросток деланно закатила глаза.

— Ох, мòлодежь… Пороть вас некому! — дед, кряхтя, поднялся с коряги и шаркающей походкой поковылял к посёлку.

Лилька глянула вслед его силуэту с оттопыренными ушами над жилистой шеей — и странная грусть сдавила ей сердце. Она вдруг поняла, что дед и впрямь очень стар… Не иначе, опять с утра водил вилами по воде… А все в Роду знают, что это значит.

Чтобы не дать воли слезам, она запрыгала на одной ножке по прогалинам, брызгая на Савинкова грязью из-под кроссовок.

* * *

— … Так опоносить — меня? Мерзавцы! Двенадцать лет в этой упряжи, как раб на галерах — и вот благодарность! — бушевал экс-полицмейстер Свинтидзе, утрамбовывая ценные бумаги в саквояж бюстиком графа Бенкендорфа[15] (девайс был отлит по его спецзаказу в Лондоне Борисом Бирюзовским из чистого золота.)

Только что Викентию Карловичу с ухмылкой вручили указ об отставке. История с русалочкой таки всплыла в Питере — доброжелатели расписали всё в наилучшем виде, Палех отдыхает… Особо расстаралась, конечно, былая любовь — унтер-офицерская вдова Глаша Свирипеева. Верно гласит народная мудрость — сколько свинью ни корми, а вылетит — не поймаешь… Как-то так…

— Пшёл! — привычно ткнув кучеру Андрею в ватную спину кулаком, Викентий Карлович всхлипнул:

— Гони по Николаевской!

— Николаевская — она, барин, длинная… А правду говорят, что вас уже сократили?

— Не рассуждать! В Нему вези, в монастырь.

— А-а, это значит, батюшке Атбросиму решили покаяться? Милое дело! — не в тему расцокался языком возчик. — По грехам вашим самая пользительность…

В следующий миг шапка его слетела на мостовую от увесистой оплеухи… Дальше всю дорогу барин и ямщик дулись друг на друга молчком.

«Разыскать подлеца Дерендяя и вытрясти из него всю подноготную… Что ещё за чудеса на вверенной территории? Припру к стене фактами — и пусть попробует не научить своим трюкам…».  — призрак тайного могущества уже маячил перед внутренним взором отставника.