— Да ладно тебе.
— Сколько людей ушло! Каких людей…
Егорыч хлопнул ладонью по столу. И заплакал. У Аверина тоже встал ком в горле.
Они проговорили полночи. Егорыч сбивчиво рассказывал о пережитом. Иногда снова закипали слезы.
— Я не хотел после этого жить. Они расстреляли нас. Теперь они владеют всем. Они и те, кто смеялся на мосту. Разве это справедливо, Слава?
— Нет.
— А знаешь, не могли найти людей, согласных сесть за рычаги танков. Предлагали офицерам квартиры, деньги и отыскали нескольких гадов. А еще афганцы помогли. Ветераны хреновы. Захотели отличиться перед демократией. Одни афганцы защищали «Белый дом», а другие били по нему из пушек. Что же это делается, Слава? Как такое возможно?!
— Что теперь причитать?
Ночью Аверин так и не заснул. Только под утро на несколько минут забылся в тяжелом сне. Встал, покормил Пушинку и отправился на работу.
— Это что? — Ремизов снял очки и положил их на бумагу, которую только что прочитал.
— Рапорт на увольнение, — сказал Аверин.
— Вот я и спрашиваю, как сие следует расценить?
— Как нежелание продолжать службу в нашей организации.
— Да? И куда ты пойдешь?
— В охранники, в бандиты. Куда угодно.
— Да?
Ремизов посмотрел на Аверина с горькой усмешкой, потом встал, подошел к шкафчику, вытащил бутылку с коньяком.
— Настоящий грузинский. Не какой-то суррогат. Храню несколько бутылочек с еще тех времен.
Он налил стопочки себе и Аверину.
— Почему все последние дни меня пытаются упоить? — пожал плечами Аверин, беря рюмку.