Скованные намертво

22
18
20
22
24
26
28
30

В Москве было полно войсковиков и милиционеров. Нагнали добрых молодцев со всей России.

Встретил Аверина в Шереметьеве Валерьян Карпов — старший оперуполномоченный из их отдела.

— Спасибо, что встретил, — сказал Аверин.

— От греха подальше. Ремизов направил. Ты не в курсе, что в Москве творится.

— А что?.

— Гоблины распоясались.

— Омоновцы?

— Ага. Освободились от оков цивилизованности. Самое дерьмовое, что было в системе нашей, — наружу полезло. А самое лучшее куда-то задевалось.

— Черт знает что.

— Колотят кого хотят. Слав, представляешь, мне вчера дубинкой досталось в центре города. Какому-то балбесу в милицейской форме показалось, что я на него не так посмотрел. Я ему представился как майор милиции. И получил дубинкой по плечу.

— Бред какой-то.

— Вот и я так думал… Ну, в ОМОНе много ребят со странностями.

— Да уж.

Аверин вздохнул. Сколько мероприятий проводил с омоновцами. Видел людей, которые шли на пули, рисковали своими жизнями, спасая других людей. Видел, как шагали на амбразуры. В Осетии омоновцы заслоняли своими телами мирных людей, спасали их от расправ. Там было множество мужественных и честных сотрудников. Но ведь находились и такие, кто мечтал заехать хоть кому-нибудь дубинкой. Оказывались и любители ездить на обеспечение массовых мероприятий с сумками — пока одни охраняли фанатов на рок-концертах, другие вытряхивали из ларечников выпивку и еду. Две стороны одной медали. Такая работа — грань между добром и злом особенно резка. И среди людей, служащих бок о бок, одни совершают подвиги, а другие подлости.

— Давай крюк сделаем, — предложил Карпов — Покажу тебе «Белый дом».

Они проехали мимо Верховного Совета. Обгорелое величественное, похожее на атлантический суперлайнер здание почернело и обгорело, было осквернено снарядами, вокруг него стояло оцепление из милиции и армии. Аверин нахмурился. Ему стало стыдно и противно.

Карпов довез Аверина до дома и напоследок сказал:

— Сегодня Ремизов приказал отдыхать. Завтра на службу.

— Буду… Возможно….

— Э, ты что-то раскис, Слава. Что с тобой?