И снова сработали кулаки — на этот раз крепче, чем следовало. На минуту блатарь окунулся в беспамятство, а вновь очухавшись, тихонько заскулил.
— Кто навел? — переиначил вопрос Валентин. — Сулик, Алоис, Люмик?
Голова мужичонки замоталась.
— Тогда кто?
Слезы текли по разбитому лицу, но допрашиваемый молчал. Валентин наклонился к самому его уху.
— Хочешь самого плохого? Могу устроить… Тут твои подельники. Свидетелями станут. На всех зонах потом подтвердят.
Мужичонка всхлипнул. Дураком он не был, понял, чем грозили. И моментально сдался:
— Стол…
— Что — стол?
— Паспортный… Там баба. За монету дает информацию. О тех, кто, значит, один.
— Имя!
— Не могу я…
— Имя, козел!
— Люба. Люба Кашева…
Валентин перевел дух.
— Ты про тех двоих спроси, — толкнул его в плечо Митяй. — На кой нам эта Люба?
— Тех двоих… — Валентин нахмурился. — Черт, действительно!..
* * *
Заканчивали празднование уже в сумерках под кронами тополей, успев принять на грудь еще по полпузырика, угодив в некое подобие табора, где от тельняшек, значков и беретов рябило в глазах. В кармане Валентина лежало к этому времени пять или шесть телефонов, а с Шурой они успели померяться силой на кистях и на кулачках, став окончательно кровными братьями. Шура подбил Валентину губу, Валентин познакомил сержанта с коронным двойным ударом слева, уложив под вопли «землячества» на землю. Очнувшийся Шура полез целоваться — он уважал силу.
Валентин рассудительно объяснил ему, что это еще что — профессиональный бокс на порядок серьезнее.