След торпеды

«Другие к могилам своих отцов приносят цветы, а у моего бати даже могилы нет», — грустно подумал Марков.

— Товарищ командир, мы в заданном квадрате, — услышал капитан 3-го ранга голос штурмана.

— Понял, — тихо отозвался Марков и поднес к глазам бинокль.

Над морем курился туман. Ветерок нагонял волны. Они глухо бились о борт корабля, создавая впечатление, будто где-то рядом гудел водопад. Марков невольно подумал о своем родном брате Павле, начальнике заставы, расположенной неподалеку от морской бухты, где дислоцировались сторожевые корабли. У брата на суше есть водопад. Гудит день и ночь, будто песню грустную поет. Как-то приехал он к Павлу в гости, и тот повел его к водопаду. Долго стояли молча, а потом Павел и говорит: «Неужели мы так и не узнаем, как погиб наш отец?»

Вскоре после этого Марков получил письмо от ветерана Северного флота, который хорошо знал капитан-лейтенанта Андрея Петровича Маркова, вместе с ним плавал на тральщике.

«В сорок третьем году летом и осенью наш корабль, которым командовал старший лейтенант В. В. Михайлин, ныне адмирал, — писал ветеран, — уничтожал мины, выставленные фашистскими кораблями. Ох и досталось нам тогда! Особенно большую работу мы провели в борьбе с минной угрозой в проливе Югорский Шар и у Диксона осенью 1943 года. Мы прошли с тралами четыре тысячи миль, уничтожили несколько десятков донных мин, провели за тралами 51 транспорт и отконвоировали 7 судов. И как было радостно на душе, когда Указом Президиума Верховного Совета СССР наш корабль был награжден орденом Красного Знамени! А надо тебе сказать, Игорь, что мы рисковали каждый час, каждую минуту. Во время траления мы несколько раз обнаруживали вражеские подводные лодки, которые на перископной глубине курсировали на фарватерах у порта Диксон. Но что мы могли сделать? Когда трал за бортом, скорость хода у тральщика небольшая, и подводная лодка не боится. А откроешь по ней огонь из пулеметов или пушек, она сразу же уходит на глубину. Мы тогда несли потери. 25 августа 1943 года (я хорошо запомнил этот день, потому что родился 25 августа и утром меня поздравил командир) на Глинистых створах в проливе Югорский Шар наскочило на вражескую мину спасательное судно «Шквал». Нас немедленно направили туда, а следом за нами прибыл ТЩ-109, Оба корабля только за три дня уничтожили на этом фарватере пять магнитных мин и акустическим тралом типа «Конго» четыре акустические донные мины. Едва закончили тут траление, как стало известно о том, что гитлеровская подводная лодка у острова Монд потопила транспорт «Диксон» с грузом для Нордвикстроя, а через неделю другая пиратская субмарина проникла скрытно в Енисейский залив и торпедировала транспорт «Тбилиси». Поначалу думали, что транспорт подорвался на мине, и командование флота срочно направило наш тральщик в этот район, чтобы ликвидировать минную угрозу. На месте выяснилось, что тут рыщет «волчья стая» фашистских субмарин. И все же когда мы провели разведывательное траление вместе с ТЩ-109 на подступах к порту Диксон, то выяснилось, что подходы к острову Диксон с севера, востока и юга заминированы донными, магнитными и акустическими минами. Их выставили здесь немецкие подводные лодки еще летом сорок третьего года. Только наших два корабля за месяц траления уничтожили 11 магнитных и 3 акустические мины, а южнее, на Скуратовских створах, — 12 магнитных и 5 акустических мин. Кроме этого, мы провели за тралами немало судов с важным грузом.

К чему я обо всем этом пишу, Игорь? Да чтоб ты, дорогуша, знал, какая тяжкая фронтовая жизнь была у твоего отца, но он никогда не ныл… И для меня война что-то вроде страшного суда, думалось: выдержу ли, не дрогну ли? Нет, Игорь, ни я, ни твой отец не дрогнули. Конечно, порой на душе кошки скребли — а вдруг вот сейчас из мрачных глубин субмарина выпустит по кораблю торпеду? Война, Игорь, делала нас всех взрослее, о себе мы не думали, потому что мы охраняли наше советское море.

Может, твой отец и остался бы жив, да, видно, не повезло ему. В конце октября сорок третьего года его назначили командиром тральщика. Он был рад, что получил повышение, ибо давно мечтал стать командиром. Я верил ему, потому что Андрей никогда не обманывал. Уходил он довольный и меня хотел с собой взять, да командир наш, Михайлин, не отпустил, говорит, ему самому нужен отличный штурман, это, значит, он так сказал обо мне. Прощаясь, Андрей просил не забывать его, а если на корабль придет письмо от жены, то передать ему. Он пожал мне руку и с грустью сказал: «Эх, Гриша, жаль мне с тобой расставаться, да ухожу на повышение. Много мы с тобой исходили штормовых дорог, многое пережили, но веру друг в друга не потеряли. Так вот что я тебе скажу, дружище, не забывай меня и, если какая беда со мной случится, помяни добрым словом». У меня, Игорь, от этих его слов на душе защемило. Видно, знал он, что беды не миновать. Так вот, ушел он, а вскорости погиб. Сразу тогда по горячим следам мне не удалось побывать в соседней бухте, потому как мы далеко были, где-то у Диксона. Сам я в точности не знаю, как погиб твой отец. Но позже слыхал от флагманского штурмана, что их корабль торпедировала вражеская подводная лодка в то время, когда он вел траление донных мин на фарватере неподалеку от острова Баклан.

Клянусь тебе, Игорь, что больно перенес я утрату своего друга! Мы так сроднились с ним за годы службы, что и не рассказать тебе. Да что поделаешь — война, гибли десятки, сотни людей. Меня, правда, несколько раз ранило, но, как видишь, живой остался. А когда закончилась война и я поехал домой, то навестил твою мать и все-все про Андрея ей рассказал. Да, насчет звания. Твой отец был капитан-лейтенант. Это точно, Игорь. И погиб он геройски. В этом я готов голову свою дать на отсечение. Человек он был храбрый, даже отчаянный. Оно, видно, и должно быть так: еще Суворов писал, что побеждают те, кто себя не щадит. Он себя не щадил.

Просьба к тебе, Игорь. В сентябре у меня отпуск, я бы желал приехать к тебе в гости. Страшно хочу повидать, каким кораблем ты командуешь, поговорить с тобой по душам. Может, написать в политотдел бригады, чтобы разрешили приехать или как? Черкни пару слов. Я, конечно, не герой и не претендую на какое-то особое уважение. Нет, я не герой. Я — ветеран. В прошлом году ездил в Сочи отдыхать. И что ты думаешь? Когда рано утром просыпалось море, словно молодел, так оно мне в душу вошло, так сердце бередит, что хоть бросай все и — на родной мне Северный флот. Ну а как ты живешь? К людям у тебя есть подход, и дело свое пограничное до тонкостей знаешь (я читал о тебе очерк в «Красной Звезде»). Так жду от тебя весточки, добро? Кланяйся от меня брату Павлу».

В тот же день Марков ответил ветерану.

«Я буду рад, если вы побываете на моем корабле, — писал он. — К вам у меня особая симпатия — вы знали моего отца. Повидаете и Павла, он служит тут на одной заставе. Вы спрашиваете, как я живу. На морской границе всякое случается. Иногда и на долю экипажа «Алмаза» выпадают тяжелые и опасные галсы. Но что поделаешь? Для нас превыше всего — дело. Тут уж выбирать не приходится…»

Позже Марков получил еще одно письмо от ветерана. Прочел — и на душе стало тоскливо. Строки письма врезались в память и даже теперь волновали его.

«Игорь, дорогой мой человек, — писал ветеран. — Занедужил я. Открылась моя фронтовая рана, видно, надолго приковало к постели. Осколок у меня в легком, вот оно что. Предстоит операция, но как пройдет и чем кончится, сказать не могу. А тут еще сердечко стало шалить…»

В тот день, когда Марков получил письмо от ветерана, дул стылый ветер, море штормило. Он вышел на палубу, ветер бил в лицо, но холода Игорь не ощущал — мысленно он был в селе, где жил ветеран. «Что-то не пишет, небось прикован к постели», — подумал сейчас Марков.

На мостик поднялся капитан-лейтенант Лысенков Он доложил, что на завтра принят прогноз погоды. Ожидается шторм в пять — семь баллов.

Марков промолчал. Когда корабль развернулся и взял мористее, он подал голос. Да, нелегко будет нести дозор у острова. Видимо, плохая погода насторожила и комбрига, потому что «Алмаз» еще не прибыл в заданный район, а он уже вызывал на связь.

— Что-нибудь важное? — насторожился Лысенков.

— Посоветовал близко к острову не подходить, глубины там местами малые. — Капитан 3-го ранга уточнил у вахтенного офицера курс корабля, потом обернулся к помощнику. — Одно мне не ясно, будет ли там судно?

Еще перед выходом в дозор Марков рассказал Лысенкову о своем разговоре с командиром бригады, тот ясно дал понять, что по некоторым сведениям в районе острова Баклан в эту ночь должно появиться судно. Это будут «рыбаки» — или шхуна. «Если говорить прямо, — голос комбрига был напряженным, — то сюда придут «рыбаки», которым рыба не нужна, они попытаются заняться другим делом…» Комбриг Громов не сообщил Маркову, каким они будут заниматься делом, акцентируя его внимание на задержании и осмотре судна. «Только если нарушит. Вы поняли меня?» — переспросил комбриг. Марков заверил его, что в дозоре будет весьма осмотрительным.