Катер пристал к борту. По штормтрапу осмотровая группа поднялась на верхнюю палубу судна. Капитан — рыжий, грузный, с сигарой в зубах — представился Лысенкову: он сообщил свою фамилию, имя, порт приписки судна. Из его доклада Лысенков уловил одно: когда капитан собрался выбрасывать сети, неожиданно отказал двигатель и судно стало дрейфовать. Несмотря на принятые меры, оно вошло в советские территориальные воды. Капитан говорил на ломаном русском языке, по Лысенков не мог не заметить, что русский язык тот знал лучше, чем произносил отдельные слова.
— Вы находитесь в водах СССР, — сообщил Лысенков о цели своего визита. Он потребовал предъявить судовые документы.
— Документ мой рубка, прошу вас пройти, господин русский офицер…
Последние слова иностранец произнес так отчетливо, что Лысенков невольно заметил вслух:
— Русский язык хорошо знаете…
— Я был Москва! Я видал Юрий Гагарин!.. — И, открыв дверь в рубку, добавил: — Мой мать русский, отец немец… Я ест коммерсант. Судно мне подарил дед…
Лысенков проверил судовые документы, уточнил экипаж судна.
— Пять человек, я ест шестой, — угодливо улыбнулся капитан и подозвал к себе матроса-рыбака, стоявшего у двери рубки, сказал ему на немецком языке, чтобы тот принес бутылку коньяка. Мичман Капица, сопровождавший Лысенкова, шепнул капитан-лейтенанту на ухо:
— Двое возятся в машине с двигателем, видно, ремонтируют. А капитан угодничает…
«Угодничает — значит, что-то у него тут есть…» — сообразил Лысенков и сказал Капице:
— Пошлите двоих моряков в трюм…
Лицо у капитана-немца посерело, стало холодным и непроницаемым, правая бровь подергивалась. Заметив испуг иностранца, Лысенков решил уточнить: успели они выбросить сети за борт? Судя по документам и записям в вахтенном журнале, судно рыбачит уже две недели, а рыбы почему-то не видно.
— Где рыба? — поинтересовался Лысенков.
— Там, в море… — Капитан развел руками. — Я долго ищет рыба, нет много-много рыба. Две недели ищет рыба…
«Я не знаю, где ты шастал две недели, рыбу ли ты искал или еще кого, а вот ходить в наши воды нельзя, — хотелось возразить Лысенкову. — И глазки ты мне, как уличная девица, не строй. Ишь, умник нашелся — рыба в море. А где же ей быть? Ты лучше скажи, зачем сюда притащился, где твоя р ы б а. Что, не понял?..» Внутри у помощника горело от злости, что не может разоблачить иностранца. А тот стоял у двери рубки, курил сигару и нагло поглядывал то на Лысенкова, то на мичмана Капицу.
В рубку вошел матрос-рыбак, высокий, сутулый, с черной бородой и золотыми сережками в ушах. Он принес на подносе бутылку коньяка. Капитан мигом наполнил рюмки.
— Для храбрось, как говорят русские. Прошу. — И протянул Лысенкову рюмку.
«Ты что же, рыжий пес, решил усыпить меня коньяком? — ругнулся в душе капитан-лейтенант. — Дешевый прием!» А вслух произнес:
— Благодарю, капитан, но я не пью… — И, не дождавшись, что ответит ему рыжий, попросил карту.
— Один момент. — Капитан вынул из стола карту. — Я пометил красный карандаш наш место. Понимай? А может, вам подай лоций?