— Так я же хоронила его на море, венок бросала. Начальник порта даже сказал, что Петр Рубцов был рыцарем моря! Нет, я вас не понимаю.
— Я тебе что скажу, — начал Аким, чувствуя, как горький ком подкатил к горлу. — Вон ружье на стене видишь?
— Вы о чем, Аким Петрович?
— Я Петьку и порешил из него… — скорбно признался Аким.
— Что?!
— Из этого вот ружья Петьку…
Ольга не сразу поняла его слова, а когда осмыслила, то побелела, губы у нее подернулись чернотой.
— Вы его из ружья? — задыхаясь, выдавила она. — Нет, этого не может быть! Родной отец — и вдруг убил сына… Что вы говорите! Ведь Петр утонул в море!
— Нет, он не утонул! — прошептал Аким. — Люди, кто был на катере, погибли. А он не погиб… Он выбрался на берег… А ко мне приехал с чужого берега. Да, с чужого берега. Он продал дьяволам свою душу… — голос у Акима сорвался, и он умолк.
Ольга, потрясенная услышанным, не могла что-либо сказать. Она зачем-то сорвала с головы косынку, вцепилась обеими руками в свои косы и зарыдала:
— А я-то, дура, молилась на него…
Аким тронул ее за трясущиеся плечи, тихо сказал:
— Не плачь, Ольга… Опомнись. — Аким перевел дыхание. — Не плачь, а то твои слезы душу мне жгут… Вон, погляди на себя в зеркало, лицо белее стены. Ну, не плачь, я прошу тебя, ну? Я, может, весь слезами изошел. Один был сын у меня, и того потерял…
— Ну и жестокий же вы… — вырвалось у Ольги. — И как только у вас рука поднялась на сына?
Аким побледнел.
— Это я-то жестокий? — Он вытер со лба выступивший пот. — Эх, Ольга… — он тяжко задышал. — Убил я Петьку, потому что он стал врагом. И твоим, и моим врагом… Родина таких людей карает жестоко… Вот как сын мой предал меня, — закончил свой рассказ Аким. — И поверь, нет у меня к нему жалости…
В комнате стояла мертвая тишина, только слышно было, как на стене тикали часы. Аким был во власти прошлого.
— Вот я фронтовик, да? А спроси, что мне вошло в душу? Не знаешь! А я тебе скажу, Ольга. След торпеды… В море мы нередко транспорты сопровождали. Я тогда плавал на эскадренном миноносце. В тот день ярко светило солнце. Море, правда, дыбилось. Даже не верилось, что шла война. Я стоял на мостике. И вдруг увидел след торпеды — пенистый, бурунчиком. Душа захолонула. Хочу крикнуть, что вижу след торпеды, чтобы командир сделал нужный маневр, и не могу. Вроде язык отняло, все во рту одеревенело. Ноги будто приросли к палубе. Но след торпеды и без меня увидели сигнальщики. Командир, ясное дело, не растерялся. Корабль резко повалился на правый борт, задрав кверху нос. Но поздно. Взрыва не избежать. Неожиданно из-за кормы корабля выскочил тральщик. Он-то и подставил свой борт вражеской торпеде. Перед моими глазами вспыхнул огонь, потом кверху взметнулся белый столб воды. Через минуту все стихло. Лишь чайки горланили.
— А тральщик? — встрепенулась Ольга.
— Разломился надвое и затонул. Ни один моряк не спасся. У моря знаешь какая глотка? Ого-го! — Аким помолчал. — След торпеды… Столько уже лет прошло, пора уже и морю помелеть, а мне все этот пенистый след по ночам снится.