— Вы что, со мной не согласны? — брови командира выгнулись дугой.
— Море для матроса Егорова — музыка. Вот опыта у него еще маловато.
— Вот как! — Марков едва не выругался. — Вы, мичман, романтик. А я не умею сыпать красивые слова о море, о штормах да норд-остах. Не умею. И не хочу! Слова — это шелуха. Мне подавай зерна. В каждом деле есть зерно, вот и отыщи его, а потом сними с него шелуху. Советую вам заняться учебой акустика Егорова, иначе я спишу его на берег. Кстати, на днях я увижу вашего отца. Он наверняка спросит о вашей службе. Что я отвечу ему?
Отца мичмана, Петра Кузьмича Капицу, капитана рыболовецкого судна «Кит», Марков знал давно. Как-то Петр Кузьмич говорил ему, что здесь, в Заполярье, он воевал, здесь сыновья родились и потому вся его жизнь — на Севере. «Ну а что касается Василия, то ему хотелось быть офицером, как и старшему сыну, но на экзаменах в военно-морское училище провалился, теперь вот служит сверхсрочником. Но я им доволен и хочу, чтобы то святое дело, за которое мы сражались в годы войны, было и его святым делом».
— Возможно, матрос замешкался на вахте, — заговорил мичман. — Я разберусь.
— Давно пора, — с укоризной бросил Марков.
Капица уходил от командира расстроенным. Ничего вроде не произошло, и все-таки что-то случилось в том районе морской границы, где они находились. Честно говоря, мичман шел к командиру с надеждой, что тот погорячился, зря обидел матроса Егорова. Но когда услышал суровый голос Маркова, посетовал на себя, что еще не научил матроса отлично «читать голос моря». Егоров был по натуре молчаливым, но характера крутого: другой бы смолчал, когда ему старшие делают замечания, а он вспыхивал, но, правда, не грубил. Однако было в нем что-то загадочное. Однажды мичман беседовал с ним по душам, затем спросил, почему это отец, ветеран Военно-Морского Флота, большой начальник, не устроил его куда-нибудь «потеплее».
— Я вас прошу, товарищ мичман, — задохнулся Егоров от обиды, — такого мне больше никогда не говорить.
Капица поспешил извиниться, добавив, что если Егорову так угодно, то он никогда не вспомнит его отца. Вечером, после ужина, матрос нашел мичмана в каюте и, глядя ему в лицо, как смотрят обычно честные люди, стыдливо пробурчал:
— Утром я погорячился, товарищ мичман. Извините.
Что теперь скажет матрос Егоров?
Акустик сидел в рубке у станции, старательно вслушиваясь в шумы моря. Увидев мичмана, настороженно спросил:
— Ну, что?
— Плохо, Егоров, — Капица присел на стул-вертушку. — Командир стружку с меня снимал.
— Он это любит, — съехидничал матрос.
— Что? — повысил голос мичман, давая понять, что обсуждать действия командира он не позволит.
Егоров присмирел и тихо отозвался:
— Я же не хотел его подводить.
— Не хотел?! Дайте наушники.
Мичман слушал море. Тихо на глубине, где-то рядом с кораблем идет косяк рыбы. Больше — ни звука. Капица отдал матросу наушники и, зевая, хмыкнул:
ebooksa