— Эх ты, трусишка! Ладно, я боцману не скажу. Но чужих вещей ты не бери. Я ведь знаю, зачем ты брал «Селгу». Сказать?
— Ну?
— Поменял батарейки.
Кольцов готов был расцеловать ее за то, что подала ему прекрасную мысль. Однако он сдержался и, сделав виноватое лицо, слукавил:
— Ты угадала. Моя «Селга» еле пищит. Разрядились батарейки. Вот я и поменял у боцмана. Ты не говори ему, ладно? А то заругается.
Он смотрел на нее с такой надеждой, что Лена даже смутилась.
— Я умею хранить тайну, — сказала она и тут же добавила: — Скоро я выхожу замуж. Будешь на моей свадьбе?
— Если пригласишь, — Кольцов шутливо тронул ее за нос. — А ты чего это свои сердечные дела мне открываешь?
— У меня нет от тебя утаек.
— Да? — тихо произнес он. — Ну добро…
Кольцов ушел, а Лена осталась в радиорубке. Она достала из стола фотокарточку Степана и, глядя на нее, мысленно заговорила с ним: «Ну как, любишь? Эх, Степушка, извелась я по тебе, скорее бы с моря вернулся».
Месяц тому назад, когда судно стояло в бухте, Степан приезжал к ней. Вечер провели вместе. Она рассказала ему, как они рыбачили у Алеутских островов, как однажды ночью в шторм ей пришлось связываться по радио с берегом: на судне заболел механик и его надо было срочно оперировать. Он слушал ее не перебивая, слушал и глядел на ее раскрасневшееся лицо, томные глаза — и грусть была в них, и печаль, и невысказанная тревога. А когда уже прощались, он взял ее за руку и, глядя ей в лицо, сказал:
— Я люблю тебя, Лена…
— Да? — она лукаво повела бровью. — Но почему… почему меня? Это же чистая случайность, что ты увидел меня на судне, когда пришел к отцу. Не так ли?
Степан вздохнул.
— Не озлишься, если я скажу правду?
Она тоже вздохнула, подражая ему.
— Нет.
— Отец давно хотел, чтобы я с тобой познакомился. И весьма жалею, что раньше тебя не увидел.
— И что тогда?