Он долго сидел неподвижно, ощущая свою причастность ко всему тому, что произошло. Петр Кузьмич и сам бы не мог объяснить, отчего вдруг он, человек не из робкого десятка, отдавший морю лучшие свои годы, становился вдруг беспомощным. Когда была жива его жена, она говорила: «У тебя, Петрусь, сердце опутано нервами, тебе никак нельзя волноваться». Петр Кузьмич, однако, этого не разделял, он говорил ей, что морем просоленный да стылыми ветрами битый, ему и сам черт не страшен. А как увидит у женщины слезы — слабеет душой.
— Лена, ну перестань, слышь? — попросил он тихо. — Степан в океане плавал, потому и не мог прийти. Глупо это — плакать. Тебя я в обиду не дам… — Он помолчал. — Федя, твой отец, моим другом был… Так неужто я, старый морской волк, дам тебя в обиду?.. А на Степана ты не злись, горячий он, как кипяток, а душа у него мягкая. Ну, улыбнись. — Петр Кузьмич заглянул ей в глаза.
Лена рукой коснулась его плеча:
— Спасибо, Петр Кузьмич. Я вам верю. Спасибо.
В море на десятые сутки рейса Лена получила от Степана письмо (на траулеры почту доставили вертолетом). Петр Кузьмич в это время стоял на ходовом мостике и видел, как принимавший с вертолета груз помполит подозвал к себе Ковшову и вручил ей письмо. Она мягко улыбнулась, что-то сказала и тут же убежала в радиорубку. У Петра Кузьмича заныло сердце: ему захотелось узнать, кто же написал ей: может, мать или кто другой? Однако спрашивать Лену не стал: если что важное, она сама ему скажет. Пока капитан, стоя на мостике, размышлял, Лена повертела голубой конверт с пометкой «АВИА» и осторожно надорвала его. Письмо было краткое:
«Лена, моя голубоглазая незабудка, прости. Я был груб с тобой. Сейчас я в море. Работы по горло. Писать больше некогда. Кланяйся бате. Целую. Твой Степан».
Лене тут же захотелось сказать о письме Петру Кузьмичу, но зашла к нему только после ужина. Он сидел в каюте за столом и что-то писал. Наверное, письмо, потому что рядом лежал конверт.
— Можно?
— Заходи, Лена.
— Степан в море. Кланяется вам… Письмо я от него получила.
— Рад, что ты повеселела, — улыбнулся Петр Кузьмич. — А я вот решил черкнуть пару строк своему боевому товарищу. В Москве живет. Приглашает на дачу. Куда мне ехать в такую даль? Хочу поблагодарить за внимание да кое-что написать… Где там Кольцов? Позови его ко мне.
Лена сказала, что полчаса назад видела его на мостике. Он на вахте.
— Жаль, а то бы я всыпал ему, — погрозился капитан и, глядя на Лену, добавил: — Молодой, да хитрющий. Ночью вместо боцмана у трала работал. Ну, куда это годится? Ладно подменить человека, если есть такая надобность, а то ведь боцман храпел в своей каюте.
— Не может быть, — усомнилась Лена. — Я сама видела, как Колосов заваливал трал после ужина.
— А вскоре его подменил рулевой, — Петр Кузьмич чертыхнулся. — И зачем мне дали этого практиканта! Скажи, Лена, ты ничего за ним не замечала?
Лена задумалась. Но тут же вспомнила, что дня три тому назад она постучала в каюту боцмана, хотела сообщить ему о том, что к ночи ожидается усиление ветра, но ей открыл Кольцов. Увидев ее, он растерялся, а на вопрос, где Колосов, лишь пожал плечами. Лена догадалась, что рулевой что-то искал. Она извинилась за беспокойство и ушла. Вскоре Кольцов нашел ее на баке и, смущенно потирая ладонью лицо, сказал:
— Книгу я у боцмана забыл. Свою книгу…
— А мне, думаешь, надо знать, что ты там ищешь? Я бы в чужую каюту не зашла.
Об этом эпизоде Лена и рассказала капитану.
— Ишь какой шустрый! — усмехнулся Петр Кузьмич.