— Кто позволил вам курить здесь?
Пьяный Сычев вновь рассмеялся:
— А я, кисонька, ни в чьем дозволении не нуждаюсь! Пойдем-ка лучше в кабинетик твой, на кушеточку, побалуемся!
Послышался скрежет засова. Сычев, видимо, закрыл дверь.
Надежда воскликнула:
— Что вы делаете?
— Трахнуть тебя хочу, дура! Или ты думала целкой в деревне остаться?
— Я буду кричать!
— Ха! Кричи сколько влезет. А ну-ка, что у нас за сиськи?
— Оставь, придурок!
— Не дождешься! Ты кричи, кричи, скоро стонать от удовольствия будешь!
Послышался шум борьбы. Николай отбросил топор, вышел из процедурной. В прихожей никого не было. Рванулся в кабинет. Сычев опрокинул Надежду на кушетку, срывая с нее халат.
Перехватив руку насильника, Горшков рванул ее вверх, заламывая кисть. Прием больной. Тем более проведенный неожиданно, со спины. А Сычев не ожидал нападения. Ему в пьяную башку и мысли не приходило, что в медпункте может оказаться кто-то третий. И не просто посторонний, а сам участковый. Сычев взвыл от боли, отпустив фельдшера. Надя вскочила с кушетки, поправила халатик, хорошо, бугай не сорвал пуговицы. Горшков же, развернув согнутую пополам руку Сычева, влепил того в стену. От удара лоб неудавшегося насильника покраснел. Стало ясно, вскоре на месте покраснения вздуется приличная шишка. Перестав выть, Сычев только сейчас сообразил, кто так легко справился с ним. Проговорил ставшим неожиданно трезвым голосом:
— Колян, ты?..
— Я, Сыч, я! Ну что, Толик, доигрался? До попытки изнасилования? Давно ты напрашивался на неприятность! Давно! Вот и получил ее!
— Да ты че, Коль? Я… это… я ж… просто так… хотел слегка шугануть девку… нравится она мне, вот, чтобы не выпендривалась, и… решил… шуткануть. Но, матерью клянусь, ничего такого и в мыслях не держал! Насильно не стал бы. Клянусь… Коля!
— Ну и как, шуганул? Да ты окурок подбери, тебе ж сказали, здесь курить запрещено.
Во время борьбы с девушкой Сычев не выпускал изо рта папиросы, и выпала она тогда, когда его руку заломил участковый. Сыч качнулся, поднял потухший окурок, засунул его в карман брюк.
Николай повернулся к фельдшеру, спросил:
— Как ты, Надя?