– Восемь…
– Восемь, восемь. За три месяца. Восемь! – Ямпольский закурил новую сигарету, встал. – Тут какое дело… Все по честному было вначале. Сформировали отдел, чтобы искать маньяка. Все правильно – нельзя о таком вслух. Начальство боится за свои кресла. Все боятся за свои кресла. Меня день за днем вызывают наверх и вставляют пистон. «Когда?» «Скоро?». А хрен его знает, отвечаю я. Хрен его знает. Его вообще невозможно поймать.
А мне приказывают – ищи. А у меня есть своя жизнь. Мне нужно еще и деньги зарабатывать. На зарплату сильно не протянешь. И порядок надо в бизнесе наводить жестко, в наше время иначе нельзя, – Ямпольский прикурил новую сигарету от старой и глубоко затянулся. – Я уж и не помню, кому из нас пришла первому в голову мысль поработать под маньяка. Но мысль-то классная!
Он ведь работает без шаблона, без предпочтений, без стереотипов. Убивает – и все, как судьба. И только бумажка на месте преступления указывает на его руку. Да что я, бумажек не смогу нарезать?
И смог.
Ямпольский раскраснелся, глаза блестели лихорадочно:
– Знаешь, сколько народу мечтает отправить ближнего своего на тот свет? Сотни. И чем эти люди богаче, тем меньше они хотят делать это своими руками. Нужно только найти заказчика. Договориться о цене – и все. Нужно только вовремя вырезать из бумаги дракона. И все. Появляется еще один «глухарь», добавленный к общему списку. И мы начинаем искать самих себя. И совершенно точно знаем, что первыми, кто получит информацию о настоящем маньяке, будем мы. Мы – оперативно-поисковый отдел.
Шатов слушал, зажмурившись, жалея, что не может зажать уши. Ямпольский говорит откровенно. Предельно откровенно. Это может значить только одно. Приговор. Смертный приговор. Через минуту, или через час. Мучительная смерть или легкая. Смерть.
– И понимаешь, вдруг появляется какой-то супер-перец, который спрашивает о покойниках только по списку. По нашему списку. Восемь из тридцати семи – это круто. Для совпадения – слишком круто, – Ямпольский отбросил окурок и подошел к Шатову, – похоже на фокус. Кто-то топчется по самым болевым точкам. Очень точно. Кто? Некто Евгений Шатов. Один из сотен журналистов, который по определению не может иметь этой информации. Или может? Где-то мы прокололись. Но где? Если он смог вычислить нас, то сможет и другой. А нам этого не нужно, сам понимаешь.
– Понимаю, – кивнул Шатов.
Это он действительно понимал. Они действительно испугались. Очень сильно испугались. Запаниковали. Схватили Шатова, потом поняли, что с наскоку не получится, и решили его наспугать. Им нужно было все сделать как можно быстрее. А что может настолько ускорить действия Шатова? Кровь. Смерть кого-нибудь близкого. И они ускорили его бег. И он привел их к Арсению Ильичу. Вернее, одернул себя Шатов, только к его дому.
– Твой Арсений Ильич, он что, очень умный мужик? – словно услышав мысли Шатова, спросил Ямпольский.
– Не знаю, – неуверенно пожал плечами Шатов, – он сказал, что коллекционирует информацию обо всех в городе, и что эти восемь смертей не укладываются в схемы.
– Не укладываются! – Ямпольский взъерошил у себя на голове волосы. – Умный мужик! Что-то мы там во всех этих убийствах не доглядели. Что-то общее. А он рассмотрел и сразу въехал, что эти восемь – чужие. Но что? Не знаешь?
– Не знаю, – честно признался Шатов, – он с самого начала не сказал мне, что это убийства. Просто смерти…
– Это ты уже потом сам допер.
– Сам. После разговора в публичном доме.
– Никогда не доверял шлюхам, – поцокал языком Ямпольский, – никак за ртом уследить не могут. Ну да ладно, эти двое больше трепаться не будут. Завтра, самое позднее – послезавтра маньяк увеличит свой список еще на две жертвы. А сегодня…
– Убьешь меня? – для себя неожиданно спокойно спросил Шатов.
– Не сразу. Сразу не смогу. Вначале мне нужно убедиться, что ты сказал все. Все, а это может занять время, – Ямпольский похлопал Шатова по щеке, – знаешь, в старые времена показания, полученные не под пытками, во внимание не принимались. Не принимались. Ты уж извини.