Медвежатник

Часовщик Точилин старался не отставать и играл на тотализаторе с азартом наследного принца, и редко кто из завсегдатаев мог предположить, что он частенько выгребает из карманов последнюю мелочь.

Матвей Терентьевич пернатых любил и содержал у себя огромный птичий двор, насчитывающий только одних петухов до полутора сотен. Породы были различные: мексиканские, итальянские, — но преобладали выходцы с Британских островов — пестрые поджарые петушки, выделявшиеся необыкновенной подвижностью. В драке они выглядели настолько агрессивными, что создавалось впечатление, будто бы шпорами могли разодрать брюхо даже медведю.

Скуки ради Матвей Терентьевич устраивал петушиные бои на собственном дворе, стараясь заполучить в качестве зрителей соседей. Но все это было не то. Для подобного зрелища нужен непременно трактир, забитый до отказа пьяными купцами, которые, не стесняясь своих крестьянских корней, болеют за своих любимцев так истошно, как будто бы от исхода боя зависит их собственная судьба и, конечно же, кураж. Подобный поединок можно сравнить разве что с боем гладиаторов, где изысканная и избалованная зрелищами римская публика громкими криками стремится поддержать своего любимца.

Нередко Матвей Терентьевич приносил со своего птичьего двора какого-нибудь задиристого петушка, и если его воспитанник оказывался победителем, то он имел от каждой ставки выгодный процент. Конечно, совсем неплохо было бы держать конюшню с чистокровными арабскими скакунами, но за неимением средств приходилось отдавать предпочтение петушкам.

Петушиный трактир был еще и неким клубом, где миллионщики-купцы попивали пиво и хлебали водочку, а также общались между собой, при случае пощипывая за ляжки молодых девиц, зашедших поглазеть на невиданное зрелище.

В этот раз Матвей Терентьевич решил принести в трактир небольшого белого петуха мексиканской породы, прозванного Гладиатором.

Гладиатор был задирист и похотлив неимоверно — без победного петушиного улюлюканья не пропускал мимо себя ни одной курочки. Поначалу Точилин хотел определить его в производители — пускай, дескать, занимается своим любимым делом, топчет молоденьких курочек да ковыряет в навозе червей. Но позже передумал, справедливо решив, что в окружении нарядных курочек он потеряет бойцовские качества, и определил его в поединщики.

Петушиный трактир Гладиатор узнал сразу: едва извозчик натянул поводья, как отважный петух победно прокукарекал, несколько раз ударив себя по бокам крыльями.

— Приехали, — объявил Матвей Терентьевич и, взяв клетку, понес забияку в трактир.

В этот день петушиные бои обещали собрать два десятка купцов, которые обожали подобные забавы и ставили на них такие деньги, какие нечасто можно увидеть даже на ипподроме.

Часовщика Точилина встречали торжественно. Навстречу ему, косолапо семеня коротенькими ногами, выкатился круглолицый приказчик. Его пухловатые, чуть капризные губы растянулись в располагающей улыбке, и он радостно прогнусавил:

— Матвей Терентьевич пожаловали! Какая нынче радость! Кого вы сегодня принесли?

— Гладиатора, — гордо сообщил Точилин, слегка приподняв подбородок.

— О! — Приказчик отступил на шаг. — Гладиатор боец отменный. Вспоминаю, как неделю назад он шпорами Викинга забил. Тот и прокукарекать как следует не успел.

— Викинг это что, — любовно глянул часовщик на своего фаворита, который, свесив ярко-алый гребешок, настороженно посматривал на приказчика. — Ты лучше вспомни, как он со Злодеем расправился. Только два раза и клюнул, а у того из горла уже и кровь пошла.

Петушиные бои были в разгаре. В центре трактира небольшая площадка, метра полтора в диаметре. Первая птица была небольшого росточка и черная, как антрацит; вторая, наоборот — белая, словно январский снег. Состязание петухов выглядело символичным и напоминало поединок между злом и добром. И по тому, как болели за черного петуха, можно было с уверенностью предположить, что на темные силы сибирские миллионеры рассчитывали куда больше, чем на всепобеждающую силу добра.

Крик стоял неистовый. Купцы орали так, что в помещении трескалась штукатурка. Когда фаворит уступал хотя бы на полшага, они так искренне сетовали, как будто бы проигрывали последний целковый. Радость была такой же неистовой: как только один из петухов наступал, великовозрастные дядьки в восторге стаскивали с себя сюртуки и размахивали ими над головами, как если бы повстречали самого государя.

Черный петух одолевал. Лихостью и напористостью он напоминал щеголеватого кавалергарда, а если к этому добавить шпоры, цепляющиеся за землю, то сходство возрастало многократно. Кавалергарды тоже любили подраться и не упускали случая сорвать цветок невинности.

Белому петуху оставалось только хорохориться, клокотать, бестолково хлопать крыльями и устрашающе трясти ярко-красной бородкой.

Неожиданно черный петух, взмахнув крыльями, подлетел на метр и ударил лапами. Огромный коготь, подобно кинжалу, пробил брюшину, брызнула кровь. Белый петух как-то неловко повел головой, разом потеряв интерес к сопернику, и, постояв еще секунду, завалился на бок.