— Не надо грубить, молодой человек. Держи!
Исмаил-Хан бросил камеру в руки оператору. Владимир поймал ее. Бандит приказал:
— Проверь аппарат! Будешь снимать казнь. Но так, чтобы захватить все подробности. В красках! Чтобы у тех, кто потом будет ее смотреть, от ужаса волосы шевелились. Все понял, оператор?
Дольский неожиданно бросил камеру обратно. Теперь уже главарю банды пришлось ее ловить.
— Пошел ты, козел немытый! Паскуда душманская! Ты можешь убить меня, но работать на себя не заставишь, ты это понял, паршивый погонщик верблюдов?
Натанджар ударом кулака сбил оператора на землю и принялся избивать ногами. К другу бросилась Валентина, но Исмаил-Хан, поймав ее за руку, отбросил назад, приказав:
— Стоять, сука! — И крикнул коменданту: — Хватит, Назим!
Натанджар повиновался.
Исмаил-Хан, передав камеру коменданту, подошел к лежавшему Дольскому:
— Узнаю русских. Солдаты, что воевали здесь ранее, тоже часто строили из себя героев и… подыхали. Подохнешь и ты, собака.
Сплюнув на Дольского, главарь банды приказал коменданту:
— Сергинского сюда. На его место… — он кивнул на Дольского, — вот этого героя!
Руководителя съемочной группы подвели к Исмаил-Хану. Он спросил Сергинского:
— Ты будешь снимать казнь своего коллеги?
— Да, да, конечно, сделаю, что прикажете! Я и с камерой обращаюсь не хуже любого оператора. Только…
— Что — только?
— Только… пожалуйста… не убивайте меня?!
Валентина, став свидетелем этой сцены, крикнула:
— Какой же ты подонок, Сергинский. Ведь Вова из-за тебя же…
Исмаил-Хан поднял руку: