– Надо начинать все сначала, – кисло заметил Кошкин.
– Нет, Сережа, мы будем продолжать.
– И с каждым новым трупом мы будем все ближе и ближе к истине, – мрачно пошутил Белозеров. – Последний оставшийся живой из класса и будет убийцей… Кстати, наружка круглосуточная ведется за пацанами? – Михаил Иванович именно так называл тридцативосьмилетних мужиков.
Когда тело выкопали, криминалист сообщил, что смерть наступила не позже двух суток назад…
Савушкин приехал в управление к вечеру. Он был готов ко всему: к вызову на ковер, вплоть до министра, к снятию с должности и, как самое малое, отстранению от дела… Но обошлось, Большой Начальник спросил, сколько еще осталось недобитых. Всем хотелось быстрей завершить дело десятого «А». Еще Никита узнал, что в прошлую ночь «наружка» вела наблюдение лишь за артистом-альтистом. Колессо, по непроверенным данным, укрылся на территории посольства США – как почти благонадежный с точки зрения правительства Соединенных Штатов. Вершинский вечером куда-то уехал, а немощный «жигуленок» наружного наблюдения безнадежно отстал от «Мерседеса» класса джип…
Маньяки непредсказуемы в выборе жертв. Когда в подмосковных лесах и в Измайловском парке Москвы стали находить обезображенные трупы пожилых женщин, мужчин, мальчишек, – тоже не сразу определили серийность этих преступлений. И Савушкин с неизменным Белозеровым, сопоставив все убийства со следами изнасилований, пришли к выводу, что действует монстр-одиночка. Маньяка тогда взяли возле сарая, где он месяцем ранее задушил женщину. В последние две недели он нападал и убивал почти каждый день… Но у того были поводы, связанные с сексуальными аномалиями…
Почему убивал Скульптор?
Кошкин показал газету. На первой странице – коллаж: бюсты, составленные в круговой венок, на шее генерала-милиционера. Огромная шапка с подзаголовком: «Наша милиция увековечивает себя бюстами-мертвецами. Очередная жертва маньяка-скульптора – свидетельство полной несостоятельности правоохранительных органов». Никита пробежал статью. Она состояла из красочных описаний предыдущих убийств и изречений Филиппа Заморёнова: «Мы – класс уничтоженных… Государство не может нас защитить… Прежде чем я стану очередной жертвой маньяка, я оболью свое тело бензином и сожгу себя на Красной площади!»
– А вдруг он действительно подожжет себя? – обеспокоенно спросил Сергей.
– Не подожжет! Просто хочет, чтобы мы его лучше охраняли…
Все же Никита решился, набрал номер телефона профессора Осмоловского. Павел Григорьевич ответил на приветствие, заметил, что ждал его звонка.
– Приходите. И принесите фотографию.
– Она со мной.
Никиту поразила нездоровая желтизна лица Осмоловского. Он кутался в домашний халат, хотя стояла жара. Павел Григорьевич принес чайник с двумя чашками, налил чаю себе и гостю, взял фотографию класса, провел по ней кончиками пальцев, словно прислушивался нервными окончаниями.
– А это снимки, сделанные перед выпуском в десятом классе, – протянул пачку Никита.
В течение нескольких минут Осмоловский рассматривал фотографии девчонок и мальчишек, потом вернулся к снимку, сделанному в восьмом классе. Затем медленно отодвинул снимки на край стола, сгорбился, закрыл глаза, сжал пальцами переносицу.
– Вы знаете, – наконец заговорил Павел Григорьевич, – здесь его нет, вероятность девяносто процентов. Я чувствую, он рядом, где-то рядом крутится его невыносимо жесткое поле…
Он еще раз посмотрел на групповой снимок:
– Семеро на нем уже мертвы. Так?
И Осмоловский точно показал каждого, включая ветерана Чечни Локтева. Савушкин уже ничему не удивлялся. Он столкнулся с такой мощной, невиданной прежде силой, против которой чувствовал себя слабым и, как написала газета, несостоятельным.