– Не захотел второй раз принимать присягу!
Девушка скривилась. Контакт был окончательно утерян. Видимо, она ждала, что я отвечу что-либо нейтральное и вполне уважительное: например, за аморальное поведение в быту, финансовые аферы с портянками или беспробудное пьянство. Но я не оправдал ее высокого доверия. Я оказался политическим, то есть типом самой гнусной категории. С такими не спят в кровати, не дружат и не ходят в кино.
А вот Лейла, молодчина, меня поддержала:
– Настоящий мужчина не клянется дважды. Тот, кто поклялся дважды, – предаст трижды…
– Молодец, Лейла, тебе бы в президенты вместо дяди Джо.
Она зарделась. Может, я затронул самые сокровенные струнки ее души? Да-да, пример Турции, Филиппин, Индии, Пакистана тайно вдохновлял ее! Я не стал продолжать тему… Зачем насмехаться над несчастной боевичкой, полуоглохшей, неумытой, с грязными заскорузлыми ногтями, которая, кажется, разучилась всему, кроме стрельбы на поражение…
– Все, идите! – сказал вдруг Шамиль. – На сегодня хватит…
Когда они ушли на свои позиции, я снова спросил:
– Где Ксения?
– Не имею понятия…
Я вгляделся в его блестящие глаза. Кажется, он выкурил хороший косячок… А я и не заметил.
Мне пришлось надолго замолчать, чтобы пришерстить свои мысли и немного очухаться перед очередным артобстрелом. Я почувствовал, что он врал. Врал безбожно и беспощадно… На мое счастье, его позвали, случилось что-то важное, скорей нехорошее, потому как фортуна не могла улыбаться, когда ее слепые ангелы имели несчастье приземлиться прямо в раскаленную смолу.
На левой околице слепыми хлопками прозвучали выстрелы. Пули не долетали до меня.
Дом, где мы ночевали с Ксенией, немного покосился, я не стал в него заходить. Я знал, что моя ночная стрекоза вряд ли бы отсиживалась в плохо пахнущей конуре. Пригибаясь, пошел дальше. Меня поразил зеленый железный забор. Такие заборы с нехитрым ажурным узором по кромке тянулись вдоль улицы, за ними продолжалась обязательная серая стена, периметром окружавшая уклад семьи. О, мусульманское счастье своего подворья, с глухими стенами, за которыми пришлому человеку всегда раскрывался фейерверк гостеприимства.
Железный забор свистел дырами – острые края были направлены в мою сторону – значит, жгучие и крепкие пули вырывались со стороны двора.
Я узнавал смерть по малейшим признакам, часто это проклятое предвосхищение сжигало мои нервные клетки, я не хотел этой встречи, она сама называла себя, – и мне приходилось присутствовать при ее приговоре.
Железная дверь взвыла, заскрипела – и я увидел… Будь все проклято… Розовые мечты, сполохи темной ночи, наше тепло прижавшихся тел, все умерло и распласталось на сыром подворье. Ксения лежала, ее поза не оставляла сомнений, мой проклятый опыт, мой навострившийся на смерть глаз все понял: убили девчонку, убили ни за что, за невинность…
Я склонился над ней, тронул холодную щеку – я знаю, умерший воспринимает это как лучшее восприятие доброй памяти о нем… Под телом натекло вишневое пятно – странное, нелепое, совершенно ей не нужное. Но даже если бы я принес ворох тряпок и вытер все до последней капли – все равно бы не смог ее оживить. Только сейчас разглядел, что Ксения получила по крайней мере пять пуль. Рваные раны, потеки крови… Очередной случай…
Она лежала навзничь на грязной земле, раскинув нелепо руки, подвернутые ноги в маленьких ботиночках, было что-то унизительное и стыдное в этом ее нелепом положении, застывшая боль на лице и исковерканная грудь, еще не знавшая материнского молока. Может, еще полчаса назад она умоляла не стрелять… А может, стоически приняла необходимую для кого-то смерть.
Я почувствовал взгляд в спину, резко обернулся: за мной наблюдал Шамиль.