Не время для славы

Самолет приземлился на авиабазе в Бештое, и мальчик не отходил от мужа своей сестры ни в самолете, ни по дороге на кладбище. Кирилл плохо слышал и как-то не очень понимал, что слышит. Ему все время казалось, что самолет прилетит, и их встретит улыбающийся Заур, и скажет, что это была спецоперация и машина была пуста.

Оказалось, что Заур давно выбрал место для своей могилы.

Он велел похоронить себя не в родном селе, а на кладбище на западной окраине Бештоя, где справа и слева от могилы, куда хватал глаз, тянулись одинаковые гранитные надгробия с одинаковой датой смерти на них. Сто семьдесят четыре надгробия для детей и женщин, погибших в роддоме, и на сорока семи из них дата смерти совпадала с датой рождения.

Президент республики оплатил сто семьдесят четыре темно-серых гранитных стелы для жертв Бештойского теракта, и сто семьдесят пятую, точно такую же, без узоров и украшений, для себя.

Имам читал свою скороговорку, небо над ними было насажено на белый штык минарета, и солнце сверкало на оружии тех, кто собрался вокруг могилы. Под ногами хлюпало и таяло: в горах мел снег, но такой уж климат был в Бештое, что ночью тут была зима, а днем – лето.

Кирилл уже садился в машину, посереди черного моря народа, бившегося по обе стороны ограды, когда на плечо его опустилась рука, и Кирилл, обернувшись, увидел Гаджимурада Чарахова.

– Не уезжай, пока Джамал с тобой не переговорит, – приказал мэр Торби-калы.

* * *

Кириллу пришлось ждать три часа.

Джамалудин Кемиров сидел в том же кабинете, в котором Кирилл в сентябре впервые обсуждал проект с Зауром. Свет был выключен; тяжелые бархатные занавеси полусдвинуты, и по полу и потолку метались сполохи от разъезжающихся фар и горящих костров.

Джамал сидел на полированном столе, гладком и тяжелом, как крышка гроба, скорчившись над пустым креслом брата, – кусок черноты над куском черноты.

Кирилл вошел и остановился у входа, а потом, повинуясь скорее угаданному, нежели увиденному жесту, сел в кресло у стола. Силуэт Джамала сделался чуть четче, и Кириллу теперь было видно, как отражаются сполохи фар в багрово-черных зрачках.

Во дворе трещали выстрелы и поленья.

– Ты уходишь из проекта? – спросил Джамал. Голос его был гладок и ровен, как выскочивший из-под пресса стальной лист.

– Нет. Я остаюсь.

«Что ты делаешь? – беззвучно вспыхнуло в мозгу Кирилла, – откажись. Откажись немедленно. Этот проект можно было осуществить с Зауром Кемировым. С блестящим инженером. С прирожденным бизнесменом, с человеком, который умел договариваться и прощать. Его нельзя осуществить с полусумасшедшим фанатиком, который расстреливает детей, убивает женщин, и охотится со своей бандой на все, что молится не так, как он».

Силуэт Джамалудина на столе был как черный провал во тьме. Когда он заговорил, Кириллу показалось, что слова доносятся до него из-за горизонта Шварцшильда.

– Заур, – сказал Джамалудин, – часто говорил мне, что делать, если его убьют.

«Часто? Братья часто обсуждали этот вопрос?»

– Я поклялся ему, что доведу проект до конца. Он говорил: «Это наш единственный шанс. Пойми, Джамал, – не твои головорезы, не война, не мир, не выборы, не Кремль, – шельф – наш единственный шанс. Деньги приводят мир, мир приводит деньги». Заур говорил – если меня убьют, слушайся Кирилла. Он хотел, чтобы ты приехал сюда не затем, чтобы оформить сделку. Это мог бы сделать любой банкир. Он хотел, чтобы ты приехал сюда для того, чтобы если его убьют, ты бы возглавил сделку. Я хочу, чтобы ты был в этой сделке вместо Заура.

«Я не хочу отвечать перед Гаагским трибуналом за финансирование „Аль-Каиды“.