Не время для славы

22
18
20
22
24
26
28
30

Джамалудин Кемиров повернулся к Забельцину и Мао, и в черных его глазах ничего нельзя было прочесть, как на засвеченной фотобумаге.

– Это большая честь для меня, – сказал Джамалудин, – быть замом у Христофора Анатольевича. Я с радостью принимаю это предложение.

Еще Джамалудину в этот день дали Звезду Героя – за борьбу с сепаратистами и, как особо было отмечено в пресс-релизе, – «за беззаветную защиту российской делегации от террористов» на Красном склоне в апреле позапрошлого года.

* * *

В понедельник, через пять дней после смерти Заура, Христофор Анатольевич Мао прилетел в республику спецрейсом авиакомпании «Россия».

Зимнее солнце было как горлышко конвертера, из которого текло и плавилось, и огненные струи обливали золотым и алым склоны белопенных гор, по ближним отрогам взбирались игрушечные коробочки домов, и на взлетке, под трапом, стояли машины, бойцы, и люди. Они сгрудились у красной дорожки, как куры у поилки.

Он сделал это.

Эти люди, эти нечесаные дикари, которые издевались над Россией, которые ставили ей условия, брали ее в заложники и тыкали ей автоматом в висок, – они стояли внизу, покорные, черноволосые, а он стоял вверху, над белым крылом победы, и синим небом, припечатанным круглой желтой печатью.

Кто бы ни ликвидировал человека, чей портрет висел на здании аэропорта в траурной рамке, – он оказал великую услугу России. Этот человек готовил государственный переворот, этот человек был враг, предатель, этого человека так долго не удавалось разоблачить и поймать, потому что он купил всех, он блокировал любое расследование, он, даже уличенный, вывертывался из ловушек и силой и деньгами заставлял людей брать показания обратно, – и вот он теперь лежит, мертвый, и всеми плодами его интриг воспользуется Россия.

Кирилл Водров не хотел пускать Мао на порог – ну что ж, теперь посмотрим, что скажет Кирилл Водров, когда ему придется иметь дело с Мао в должности премьера.

Христофор Мао сошел с трапа на красную дорожку, и чиновники сбежались к нему, как куры к кормушке, и девушки в узорчатой парче станцевали для него, полоща рукавами.

Когда танец окончился, и девушки расступились, Христофор увидел, что в конце красной дорожки стоит журавлиный изломанный силуэт в черных брюках и глухой черной водолазке под черным пиджаком. Джамалудин Кемиров.

Террорист. Боевик. Враг. Ты думал, что ты купил меня? Ты думал, что российскую власть можно топтать ногами, брать в заложники, тыкать в висок автоматом, – а потом подарить «порше-кайенн» и успокоиться?

Ну, и что же ты скажешь? Ты, волк с бешеным норовом, который таскает людей, как кур, и думает, что ему все позволено? Предъявишь мне за брата? Объявишь кровную месть?

– Рад вас видеть, Христофор Анатольевич, – сказал Джамалудин, – вы приехали в нашу республику в сложное время, и я счастлив чувствовать вашу поддержку. Брат был мне вместо отца; теперь президент России стал мне вместо брата.

Помолчал и добавил:

– Кстати, где вы будете жить?

Христофор сбился с шага. Раньше он останавливался в гостинице «Авартрансфлота». Теперь, конечно, об этом не могло быть и речи.

– Почему бы вам не пожить в резиденции брата? – сказал Джамалудин, – наш дом – ваш дом.

* * *

Кабинет премьера потрясал. Кабинет премьера уходил вдаль, как взлетная полоса, и посередине кабинета палубой авианосца тянулся стол для совещаний, кончавшийся короткой стартовой площадкой, откуда, как из катапульты, должны были вылетать убийственные палубные штурмовики постановлений и «МиГи» бьющих насмерть указов. Стены кабинета были отделаны удивительным розовым порфиром, ручки были хрустальные с золотой позолотой, и подоконники бронированных окон были из китайского нефрита, белого и нежного, как бараний курдюк.

Этот кабинет делал для себя покойный Гамзат Асланов, а Заур не захотел в нем селиться и отдал премьеру – и вот теперь в этот кабинет ступил Христофор Мао.